Кино.

Ну что, я таки посмотрела "Алису". Вообще, надо сказать, что с "Алисой" кэрролловской у меня

довольно странные отношения

довольно странные отношения. Первый раз я ее прочитала лет в 8, не очень поняла и, соответственно, не особо оценила. В книжках для детей мне хотелось видеть все же больше логики, четкого сюжета и морально-этического посыла. Собственно, поэтому мне не нравилась Мэри Поппинс, а Страна Оз не могла сравниться с Изумрудным городом )) А вот перечитав обеих Алис лет в 12, я уже прониклась и атмосферой, и аллюзиями с двойными смыслами и прочим шизоидным очарованием, и с тех пор отношусь к книге с большой симпатией. Но поскольку к книжному канону кино не имеет никакого отношения, это не важно )

Алиса, капитан торгового судна - это прекрасно. Особенно понравилось, как изъясняется команда во время нападения пиратов. - Господа, извольте немедленно поднять все паруса до единого! - Вы уверены, что это благоразумное решение, капитан? Впереди рифы... (Ага, верю, так все и было. "Рядовой Сидоров, будьте добры, прекратите капать мне за шиворот раскаленным оловом." )
Нет, феминизм - это замечательно, если б все это не было так буквально прописано и топорно исполнено.

В остальном все как всегда: Алисе не хватает мозгов, Ирацибете - любви, Шляпнику - галоперидола. Безвременно почившего Вальта жалко *хнык-хнык* колоритный был персонаж ))
Стимпанковые миньоны-секунды - няшечки. У камрада Времени, кстати, весьма уютный кабинет *хочу-хочу*
А, ну и Красная королева прекрасна. Вот это вот "цок-цок-цок... ПОДАРОК!!!" прямо хочется взять на вооружение

Лестерширский кот мелькнул пару раз на заднем плане, даже чего-то мяукнул В целом большинство обитателей этой кунсткамеры вызывают непреодолимое желание снести им голову с плеч нахрен, желательно, включая сценаристов.

В финале Алиса возвращается обратно в реальный мир, и вот тут бы сказочке и конец, в смысле обойтись без сиквелов. Но, боюсь, что нас может ждать еще одно продолжение, где мужественному капитану-Алисе снова придется вернуться в Страну Чудес, потому что кто-то из жителей потерял носовой платок и впал в депрессию, отчего "зелюки не мюмзятся, не пырчит шорёк"...


Впечатления от "Люди-Икс. Апокалипсис", на которых я сходила на той неделе, оказались более позитивными. Сюжет не блещет, но как сказал инсайдовский поэт:

"О чем сюжет? Нам все равно,
Мы не за ним идем в кино!"

И там действительно было что заценить, помимо сюжета )) Фассбиндер и Макэвой прекрасны, девушки милы, Ртуть отжигает, он и в ДМБ был как рассвет, и здесь по-прежнему неотразим, еще бы морда не была такой опухшей, был бы чистый восторг, Ночной змей (особенно одетый в стиле диско) - сплошное синее море обаяния ))) Росомахи мало, но эффектно

Надо будет пересмотреть старые части, а то я их слегка подзабыла уже...

@темы: кино

---

Напоминалка )

Сегодня последний день оф. набора. Если вы еще раздумываете и сомневаетесь - не надо, просто приходите. Вы нам нужны )))

@темы: ФБ-2016

---

Чудесный кроссовер! ))))))))

29.05.2016 в 20:28

Пишет  Ваниль.:

Это прекрасно!

29.05.2016 в 10:28

Пишет  chubush:

Непонимание между двумя Великими Волшебниками, или меч эльфийской работы

@темы: ГП, ВК, Гэндальф, забавность, хоббит

---

Да сколько ж можно...

После шести серий 2-го сезона Чужестранки, где Дугала вымарали из сценария даже там, где он должен был быть по книге, хочется посмотреть в честные глаза мистера МакТи, рекламирующего эту отборную хренотень, и спросить:

@темы: Грэм МакТавиш, хоббит-каст

---

ААААААААААААА мне дворин нарисовали!

Замечательный артер устроил аукцион невиданной щедрости и одаривает всех желающих чудесными рисунками. Понятно, кого я попросила нарисовать, ага )) Но там по ссылке еще много всякого прекрасного на любой вкус

18.05.2016 в 22:27

Пишет  Зелёный ромб:

для  Esthree раздраженный Торин и спокойный (абсолютно бггг) Двалин

@темы: арты, Торин, Двалин

---

Неделя должна начинаться хорошо )

@темы: Грэм МакТавиш

---

Ыть

@темы: ФБ

---

Все побежали, и я побежал ))

Предположу, что тот, кто очень ждал очередной встречи с тобой, в словах приветствия слышит ещё один звук – тихий, на грани восприятия… … нездешний звук растущих стеблей

«Мескалин - галлюциногенный алкалоид из группы фенилэтиламинов. Содержится в кактусах рода Lophophora ("пейот" или "пейотль" на языке индейцев) и Trichocereus.» © Странные запахи заокеанских полночей. Ты встряхиваешь уставших от быта и забывших, как это радостно – ждать новизны. Замедленной съёмкой прыжок хищника. Любоваться, предварительно нервно вздрогнув. С тобой есть шанс заново научиться чего-то хотеть. В крайнем случае просто заражаться твоими желаниями – намного лучше, чем ничего. Психоделика грубо раскрашенных масок, сливающихся при кружении в изумрудно-алый орнамент. Ты делишься вкусом к жизни. К необычным её граням и новому опыту, пусть иногда пугающему, - снова и снова. Зависимый от вещества обычно осведомлён о последствиях своего выбора. А вот тесное общение с тобой заманчиво ещё и тем, что таких последствий не влечёт. Повлечёт ли другие, решать уже тебе и немножко - случаю.

Пройти тест

---

Забавное )

20.04.2016 в 21:17

Пишет  DeeS:

20.04.2016 в 20:22

Пишет  katrinpolly:

20.04.2016 в 18:45

Пишет  toxicatta:

20.04.2016 в 05:29

Пишет  Dark Mousy:

Угнала у  Magdalena_sylar
Флэшмоб: Как создать обложку для своего альбома.
Правила:
1) Зайдите в википедию и нажмите "Случайная статья". Это название вашей группы.
2) Зайдите в викицитатник и нажмите "Случайная статья". Последние 3-5 слов в статье - название вашего альбома.
3) Зайдите на flickr. "Последние 7 дней". 5-ый снимок - обложка вашего альбома.
4) Запостить то, что получилось.

1. Название группы - Гомоморфизм групп
2. Название альбома - То ли смеркается...
3. Обложка альбома

@темы: забавность, оффтоп

---

Не знаю, какой он по жизни, но впечатление производит очень позитивное. И замечательно поет )) С ДР, Люк!

15.04.2016 в 17:30

Пишет  Vassa07:

Теперь я эту Красавицу еще более хочу посмотреть
говорят, он там поет

@темы: Люк Эванс, хоббит-каст

---

Рек

Замечательная jrcatherine снова радует своим фандомным месяцем (целый месяц фиков по разным фандомам, Хоббит в том числе) . Обязательно прочитайте эту нереальную милоту:

archiveofourown.org/chapters/14869507

@темы: рек, фик, хоббит

---

Почитала в тумблере негодующие вопли англофандомцев по поводу того, что кто-то из фанов на хббтконе вздумал задать вопросы о шипах/шипперинге. И впечатление... неоднозначное. Нет, я не призываю махать флагами и кричать, что "наш шип в каноне". И даже не предлагаю задавать неуместные и провокационные вопросы. Вряд ли, конечно, там остались люди, которые хотя бы краем уха не слышали о таком явлении как фанфикшн, но допускаю, что кому-то вопросы на эту тему могут показаться неловкими - ну мало ли, всякие есть ромашки-фиалки-пуритане.

Только речь в данном случае не об актерах, им-то, подозреваю, вообще по барабану и фаны и любое их творчество, речь о самом фандоме. О том, что люди, которые в одном посте радуются чудесной дружеской атмосфере кона, где можно "обсуждать фики и просматривать фан-странички в тамблере, и на тебя никто не косится", в другом заявляют, что "нечего тыкать в лицо своими увлечениями". То есть заворачиваться в занавеску и изображать короля эльфов с пятым размером сисек - это нормально. Показывать, приносить на подпись, дарить портреты разной степени криворукости - тоже нормально. А вот упоминать о своем восприятии персонажей и их отношений - мерзко и отвратительно. Уточнили бы сразу - можно ли говорить о джене? О гете? Вообще ни о чем нельзя?

Причем что самое забавное, пишут-то это как раз слэшеры, которые все остальное время ведут себя как ни в чем не бывало. Выходит, у нас есть замечательный фандом, где "цветут все цветы", мы читаем, пишем, рисуем, хвалим, радуемся чужим работам, все из себя такие толерантные, а потом внезапно выясняется, что слэш - это нечто стыдное и грязное, о чем "не принято говорить в приличном обществе". Ну что, поздравляю.

И нет, я не считаю, что об этом надо кричать на каждом перекрестке. По сути фандомное творчество существует ради фана, и да, зачастую по качеству и тексты, и арты, и все остальное - далеко не произведения искусства. Но почему часть этого творчества априори объявляется годной только для того, чтобы дрочить под одеялом? Не по принципу рейтинга даже, а по принципу - чего?

Было ли неловко ПиДжею с Филиппой, когда они впихивали в свою трилогию пейринг Кили с ОЖП, не имеющий и близко никакого отношения к канону (при том, что мне он вполне симпатичен)? Сильно сомневаюсь. Испытывают ли промоутеры неловкость, продвигая фансервис не то, что на грани, но уже практически за гранью (вспомнить того же ричевского Шерлока или Бэтмена с Суперменом)? Не будем наивными. Так что такого грязного и мерзкого в том, что мы видим возможность отношений между персонажами, о которой не говорится прямо в каноне? Мы никого не убеждаем, не призываем разделять наши взгляды и не стараемся обратить в наш фанон, но разве это так непристойно, что об этом нельзя упоминать?

@темы: тумблер, хоббит

---

Местами смешно )))

03.04.2016 в 15:25

Пишет  merryginn:

вы как хотите,
но меня с этой группы вынесло



креатив целиком
www.maximonline.ru/humor/made-in-maxim/_article...

@темы: забавность

---

Из старого

Кажется, это я с фикбука еще не постила ) Да, это о тонком стане музыкальных пальцах и игре на арфе

Название: Струны моей души
Бета: Licht Macabre
Пейринг: Дворин + арфа
Рейтинг: PG
Жанр: джен, фоном слэш, романс, флафф, повседневность, АУ-все выжили
Размер: миди
Краткое содержание: AU - все выжили в БПВ. Эребор процветает. Двалин справляет двестипятидесятый день рождения. Сентиментальный флафф про "sappy old bastards" (с) Ladynorthstar )))

Затянув потуже ремень, Двалин защелкивает массивную пряжку, еще раз проверяет крепление топора и одергивает полы кафтана. Думает, не накинуть ли мех, но… сегодня не так уж и холодно, а после обеда все равно тренировка. Пожалуй, только ежедневные упражнения, или как называют их молодые гномы, истязания, и позволяют ему оставаться в форме, несмотря на весьма преклонный даже для гнома возраст. Особой нужды самолично гонять королевских гвардейцев у первого советника нет, но Двалину слишком нравится ощущать в ладони тяжесть боевого топора, который за долгие годы стал продолжением его самого. И наводить шорох среди желторотиков, помогая им становиться опытными воинами, ему нравится тоже. В конце концов, боеспособность эреборской армии остается именно его заботой.

За спиной раздается скрежет передвигаемой по каменной столешнице чернильницы и последовавший за ним очередной вздох. Плюнув на руку, Двалин приглаживает напоследок жесткую гриву белоснежных волос и оборачивается к Торину, вопросительно подняв брови.

Выражение его лица можно истолковать как легкую озабоченность тем, что же омрачает думы Его Величества, или, как сформулировали бы знающие Двалина лично: «Какого хрена у тебя опять стряслось?». Впрочем, более чем двухвековое общение давно уже позволяет друзьям обходиться без лишних слов.

Отодвинув кресло, король поднимается и, отшвырнув треснувшее перо, криво улыбается.

- Я совершенно не представляю, что тебе подарить, - признается он.

Двалин громко фыркает, а брови его поднимаются еще выше, что равносильно нелетописному кхуздульскому выражению.

Одна из свечей в канделябре издает громкий треск, изливаясь воском. Торин присаживается на край стола, задумчиво проводя рукой над трепещущим язычком пламени.

- Боюсь, за эти годы моя фантазия окончательно истощилась.

Короля нетрудно понять, учитывая, что Двалин через неделю должен справить двестипятидесятый день рождения, а знакомы они с детства. Редкое оружие и полезные инструменты, затейливые мелочи и заговоренные амулеты, – чем только не обменивались они в юные годы. Даже во время скитаний и невзгод, когда лучшим подарком становилась последняя щепоть табака или несколько смастеренных во время ночных дежурств стрел, они не оставляли этой традиции. Что уж говорить о последних десятилетиях, когда вся казна Эребора была к их услугам. Золото и драгоценные камни, роскошные предметы мебели и породистые лошадки, должности и титулы - Двалин не мог пожаловаться на невнимание со стороны короля.

Старый воин хмыкает, думая о самом первом, бесценном даре, не приуроченном ни к какой дате, не связанном никаким поводом. Окружающие всегда знали о его безграничной преданности Королю-под-Горой и не удивлялись тому, что Торин ему доверял. Еще бы: друг, прикрывавший спину в стольких битвах, не раз спасавший жизнь… Все это было правдой и, одновременно, лишь частью правды. Только Двалину было известно о том, что было в начале, о полном, безоглядном доверие, подаренном еще до того, как он сумел хоть чем-то его заслужить. И он знал, что пройдет через огонь и воду, вынесет любые пытки и, скорее, даст разрезать себя на куски, чем позволит себе это доверие предать. Потому, что предать такое – невозможно…

Двалин задумывается.

- Что, если я попрошу тебя выполнить одно мое желание?

- Неужели, после стольких лет, осталось еще что-то… – король обрывает сам себя и усмехается. – Что ж, отрадно знать, что хоть у кого-то из нас воображение по-прежнему работает.

- Так что? – интересуется Двалин.

- Хорошо, - говорит Торин. - Обещаю.

***

Обучение наследного принца различным премудростям, как то: придворному этикету, танцам, фехтованию, верховой езде, основам стихосложения и, конечно же, музицированию, было строго регламентировано традициями. А вот на выборе музыкального инструмента настояла мать.

- Арфа? – сомневаясь, протянул Трайн. – Не слишком-то подходяще для мальчишки.

- Не говори чушь! Это королевский инструмент! – отрезала его жена.

Будучи сама превосходной арфисткой, супруга кронпринца заявила, что в ее роду все, вне зависимости от пола, играли именно на этом инструменте, и нарушать установившийся много веков назад порядок она не собирается, и никому другому не позволит. Трайн не стал с ней спорить. По его мнению, единственным инструментом, которым должен владеть каждый гном без исключения, был молот. Топор, меч и секира – по желанию. Но Торин был еще слишком молод для обучения кузнечному делу, а остальное его отца не слишком волновало: арфа, так арфа.

Так в комнатах маленького принца появилась загадочная, завораживающе прекрасная гостья. Сделанная из звучного эльфийского кедра, отделанная красным деревом и богато инкрустированная серебром и перламутром, напоминающая своими изящными изгибами мощный лук, она тут же привлекла внимание юного гнома, притягивая к себе словно магнитом.

В первые годы гномка сама обучала сына, терпеливо раскрывая ему секреты мастерства и приобщая его к удивительно могущественному миру музыки. Позже, когда подросший Фрерин стал требовать все больше внимания, ее сменил старый придворный музыкант, который, уделяя немало времени практическим занятиям, кроме того разыскивал в библиотеке старинные манускрипты, знакомя принца с творчеством прославленных эльфийских менестрелей и популярными людскими балладами.

Седовласый гном ничуть не кривил душой, когда говорил матери принца, что Торин на редкость талантлив. Тонкие мальчишеские пальцы порхали по струнам, с легкостью воспроизводя торжественные гимны и лирические арии, а безупречный слух позволял исполнять сложнейшие произведения, не допуская ни одной фальшивой ноты. Супруга Трайна могла по праву гордиться сыном.

Но больше всего Торину нравилось играть свои собственные мелодии. Арфа стала его верной подругой. Именно ей он поверял свои секреты и раскрывал мечты. Словно живая, она охотно отзывалась переливчатым звоном на каждый порыв его юной души, без труда улавливая настроение, деля с ним радость первых побед и утишая горькие обиды.

Вероятно, так продолжалось бы и дальше, если бы не случайный разговор в оружейной.

- К отцу сегодня дядья заявятся. Ох, и напьются! – заявил сын первого советника короля, затягивая ремни налокотника.

- У моих родичей тоже попойка намечается, - заметил племянник начальника гвардии, одергивая под кольчугой стеганный поддоспешник. – Кузен совершеннолетие справляет, такую пирушку должны закатить!

- Я слыхал, во дворец недавно эльфийское вино привезли, аж двадцать бочек, может хоть попробовать удастся, - заговорщицки подмигнул первый мальчишка. – Как они после ужина за инструменты сядут, да песни затянут…

- Да уж, неплохо бы! – отозвался второй, - Да только нас с братом наверняка весь вечер заставят на флейтах играть… Отец-то сам на скрипке мастер, а дядька как за барабан усядется – не оторвешь.

- А меня батя сам на трубе учил, - похвастался младший брат придворного инженера, покручивая в руке тренировочный топор. - Каждый день, без выходных. Мать тогда ругалась, жуть…

- А меня мама сама просит на виоле сыграть, - сообщил сын советника. – И поет иногда. А когда отец кларнет достает, они с сестрой так отплясывают!

- Торин, - племянник гвардейского капитана обернулся к принцу, - а ты на чем играешь?

- На арфе, - рассеянно ответил Торин, прикидывая какой из двух мечей ему взять на тренировку.

За спиной раздался взрыв хохота.

- На арфе?

- Ну, ты даешь…

- Это ж девчоночий инструмент…

- Что ты сказал? – ледяным тоном произнес принц, резко развернувшись.

- Ну, так это… - мальчишка немного опешил, - на арфах-то только девчонки играют.

- Ах, девчонки… - угрожающе прищуренный взгляд окатил дерзкого гнома волной презрения. – Сейчас посмотрим, кто тут девчонка!

Тренировочный меч молнией рассек воздух, сталкиваясь с лезвием поднятого топора. За считанные секунды Торин обезоружил соперника и приставил острие к его груди.

- Кто-нибудь еще хочет высказаться? – принц обвел взглядом приятелей.

- Да нет…

- Мы так просто…

- Ты не подумай…

Вошедший в тренировочный зал наставник дал команду к построению, и мальчишки поспешно разобрали оружие, устремляясь к расставленным мишеням. Торин убрал меч в ножны и, высоко подняв голову, направился в центр зала, игнорируя сдавленные смешки:

- Нет, но арфа…

- Хорошо, что мои родители выбрали виолу…

- Да уж, не хотел бы я быть арфисткой…

Торин старательно делал вид, что ему нет никакого дела до глупой трепотни, но словно засело что-то в сердце отравленной стрелой и, придя вечером в свои комнаты, он впервые прошел мимо своей сладкозвучной любимицы. Окутанная прежде волшебным ореолом, арфа предстала перед ним без прикрас: причудливо изогнутой деревяшкой, покрытой вычурным узором, больше подходящей для будуара эльфийской красавицы, чем для покоев наследного гномьего принца.

Сыну Трайна предстояло овладеть многими науками, и вскоре уроки музыки сменились лекциями по истории и военному делу, к тренировкам добавилось изучение основ кузнечного ремесла, и арфа, задвинутая в дальний угол, молча пылилась под бархатным покрывалом.

В спаррингах с другими учениками принц, бросавшийся в тренировочный бой как в последний, неизменно одерживал верх, и наставник только качал головой, задумчиво поглаживая заплетенную бороду. Сыновья придворных лордов были неплохими бойцами, но Торину они не ровня, а легкие победы дают ложное, а главное, опасное ощущение собственной неуязвимости. Конечно, оставались еще индивидуальные тренировки, но это не меняло главного: принцу нужен был напарник. Поэтому появление в тренировочном зале угловатого подростка с вызывающе торчащим гребнем черных, как смоль, волос мастер воспринял, как милость Махала. В свое время он знавал Фундина, и имел удовольствие обучать его старшего сына, и если мальчишка унаследовал хоть половину способностей отца и брата, то принцу больше никогда не придется скучать на тренировках.

Будучи опытным воином с репутацией отменного стратега, Фундин провел без малого двадцать лет в Железных Холмах в роли полномочного эреборского посла и военного советника короля. Благодаря его действенной помощи Грору удалось создать уникальную систему оборонительных укреплений, надежно защищавших рубежи, и организовать совместно с братом патрулирование территории от Серых Гор до границы эльфийского королевства. В последние годы обстановка в крае становилась все неспокойнее, и Трор призвал старого друга обратно, спеша поделиться своими тревогами и подозрениями. Фундин вернулся в Эребор вместе с женой и двумя сыновьями, младший из которых родился в Железных Холмах и не был знаком с внушительным великолепием Одинокой Горы.

Сыновья эреборских сановников снисходительно рассматривали долговязого мальчишку, отпуская шуточки про «неотесанного деревенщину, который в своей глуши и не видел-то ничего толком» и посмеивались над его прической. Ровно до того момента, когда Двалин, хмыкнув, взял в руки топор. Наставник довольно погладил бороду, глядя, как сын Фундина, играючи, за несколько минут расправился с тремя нападающими, и усмехнулся в усы, заметив невольное уважение, промелькнувшее во взгляде наследного принца, наблюдавшего за схваткой с неподдельным интересом.

За какие-то две недели оценившие друг друга по достоинству и успевшие не раз померяться силами, как в тренировочном зале, так и за его пределами, Торин и Двалин стали практически неразлучны. Принцу не терпелось показать новому другу секретные лестницы и тайные коридоры, в которых можно было спрятаться от вездесущей охраны, а когда дворец был обследован до последнего закоулка, мальчишки пустились в рискованные вылазки на нижние ярусы, забираясь в заброшенные штольни и промытые рекой гроты. Вооружившись кирками, они пытались разыскать в толще породы драгоценные камни, таскали из-под носа у королевских поваров сладости, а из погребов – пиво и эль. Заявлялись вдвоем к Балину, который мог любую, даже самую скучную информацию, вроде истории торговых взаимоотношений между кланами Долгобородов и Широкозадов, или особенностей обработки сплава мифрила с оловом, превратить в увлекательнейшее повествование. На пару присматривали за младшим братом Торина, обучая его хитрым приемам, позволяющим одолеть даже более сильного противника. И именно Двалин оказался единственным, помимо членов семьи, кто в нарушение всех традиций и обычаев увидел новорожденную принцессу Дис. Тайком пробравшись в покои матери, Торин осторожно вытащил из золоченой колыбели крохотный сверток и отвернул угол вышитого кружевного покрывала, с гордостью демонстрируя другу сморщенное личико сестренки. Маленькая принцесса сладко зевнула, хлопая длиннющими ресницами. Торин улыбнулся.

- У нее глаза красивые, - произнес Двалин, поднимая взгляд на друга.

«Как у тебя», чуть было не добавил он, сообразив в последний момент, что принц вряд ли оценит такое сравнение.

Малышка недовольно мяукнула и завозилась в руках брата. Понимая, что в любую секунду может раздаться пронзительный плач, Торин встревожено оглянулся на дверь в спальню матери.

- Ш-шш… - пробормотал Двалин, наклоняясь к младенцу.

Девочка беззвучно разинула розовый ротик, заинтересованно уставившись на торчащие волосы мальчишки.

- Ей твой гребень понравился, - усмехнулся принц.

- Мелким обычно косы нравятся, - возразил Двалин. – Мне брат рассказывал, что я, когда сосунком был, мог так за бороду ухватить, что не вырвешься.

- Ну, косы они у всех, - сказал Торин, аккуратно укладывая малышку обратно в колыбель, - а такого я ни у кого не видал.

- И что? – нахмурился Фундинул, вспоминая, как отзывались о его прическе эреборские мальчишки.

- Ничего, - пожал плечами Торин. – Тебе идет.

***

- Уф-ф! Кажется, оторвались. - Мальчишки ворвались в покои Торина и с размаху повалились на диван.

Улизнув от наставников, они сумели незаметно выбраться из Горы, отправившись на знаменитую ярмарку в Дейле, а пробираясь обратно, чуть не попались страже у главных ворот. Правда, потом им удалось свернуть в потайной проход, скрытый гобеленом, а длинные плащи с капюшонами надежно скрывали их одежду и лица, так что все, что видели гвардейцы – две нечеткие фигуры, промелькнувшие мимо караульной.

- Эль будешь? – поинтересовался Торин.

- А то! – ухмыльнулся Двалин.

Принц выкатил спрятанный за диван бочонок и щедро плеснул в две кружки, которые они моментально опустошили.

- Здорово они за нами побегали. - Торин разлил по второй.

- Думаешь, не узнали? – Фундинул одним глотком ополовинил свою кружку.

- Вряд ли, - отозвался Торин. – Да и доказать ничего не смогут, официально мы в библиотеке составляли конспект о Битве тысячи пещер. Фаин нас прикроет в случае чего.

- И что ты ему за это пообещал?

- Не рассказывать его брату о том, что он подглядывал с балкона в женской половине купален.

- Так он же с нами там был!

- А ты думал, я его просто так позвал?

Двалин расхохотался, залпом допивая остатки эля. Светлые струйки потекли по щекам, покрытым короткой щетиной, скатываясь за ворот. Он со стуком поставил кружку на стол и утер подбородок. Взгляд его неожиданно зацепился за брошенный в углу колчан со стрелами.

- Ты из лука стреляешь?

- Немного. Ты же знаешь нашего наставника: «В бою никакие навыки лишними не бывают», - принц очень похоже передразнил тягучую манеру речи мастера, преподававшего юным гномам военную науку.

- Нас тоже в Железных Холмах тренировали, но все равно не то, - кивнул Двалин. – Я ж не эльф какой – по лесам с луком бегать.

Торин фыркнул, представив сына Фундина в эльфийском одеянии и почему-то с эльфийским же длинным луком.

- Да уж, проще топоры метать.

Проследив за его взглядом, Двалин заметил пару небольших металлических топориков, висящих над камином. Подойдя ближе, он провел пальцем по симметричной гравировке на рукоятях.

- Добрая работа!

- Отец сам ковал, - в голосе принца прозвучала гордость за мастерство Трайна. – И меч тоже.

Двалин с интересом осмотрелся. Покои Торина, где он оказался впервые за все время их знакомства, многое могли рассказать об их хозяине. По стенам было развешано разнообразное оружие, богато украшенное драгоценными камнями. Напротив камина стояло несколько высоченных, до самого потолка, шкафов с книгами и свитками. Внушительная стопка фолиантов красовалась на отделанном ониксом столе рядом с чернильным прибором и грудой беспорядочно рассыпанных листов пергамента, придавленных небольшим кинжалом. Под столом, на стульях, креслах, диване и на полу, невзирая на усилия слуг, валялись различные предметы одежды и детали экипировки, инструменты, металлические заготовки, поломанные перья и недогоревшие свечи. А Балин еще ругал его за бардак в комнатах!

Неожиданно его внимание привлек внушительный предмет в углу, задрапированный покрывалом.

- Что это? – Двалин подошел ближе и протянул руку, стягивая тяжелую пыльную ткань.

Пожалуй, никогда прежде ему не доводилось видеть такой красивый инструмент! Ажурная резьба украшала колонну, а тонкий узор инкрустации струился вдоль всего корпуса, оплетая его словно ветви диковинного растения. Двалин осторожно коснулся рукой гладкого дерева.

- Твоя?

- Нет, Дурина Бессмертного, - огрызнулся Торин, приготовившись услышать насмешливый комментарий.

- Сыграешь?

- Что? – растерянно переспросил принц.

- Ну, ты же играешь? – Двалин обернулся.

Он, что, правда хочет... Не может быть!

Торин подошел ближе, недоверчиво глядя на друга, но спокойный, прямой взгляд Двалина выражал лишь искренний интерес и… восхищение?

Принц выдвинул арфу в центр комнаты и подцепил ногой стул, подтаскивая его поближе. Усевшись поудобнее, он тронул на поверку несколько струн. Сделанный лучшими гномьими мастерами инструмент без труда держал настройку несколько лет, даже если им переставали пользоваться. Торин пробежался по блестящим серебряным жилам, и арфа отозвалась тихим перезвоном, словно почувствовав своего хозяина. Прикрыв глаза, принц сосредоточился на таком знакомом ощущении туго натянутого металла под пальцами, на чистом, трепетном, обволакивающем звуке…

Как и все гномы, Двалин любил музыку. У Грора были искусные музыканты, и по праздникам придворные вместе с семьями с удовольствием слушали лирические баллады и отплясывали под разудалые аккорды флейт и барабанов. Двалин и сам с детства играл на маленькой звонкой скрипке и на внушительной виоле, а один старый музыкант даже научил его, как обращаться с диковинным инструментом, напоминающим надутый бурдюк с множеством торчащих ног. Но никогда еще он не встречал ничего подобного. Невесомая, струящаяся мелодия, отражаясь от каменных стен, наполняла комнату хрустальным перезвоном. Юный гном закрыл глаза, и ему казалось, что совсем рядом раздается журчание лесного ручья, несущего свои прозрачные воды под сенью сомкнутых ветвей от подножия гор к зеленой равнине. Он слышал звонкую перекличку птиц в просыпающемся ельнике, когда первые робкие лучи окрашивают верхушки огромных деревьев, вызолачивая темную хвою, ощущал тихое дуновение ветра, ласкающего лицо на наблюдательной площадке самой высокой башни Эребора. Удивительным образом чарующая песня казалась одновременно невыносимо печальной, напоминая о чем-то давно позабытом, и ослепительно радостной, зовущей в неизведанные дали, и дарящей непременную, словно новый рассвет, надежду. Каждый звук словно проникал в самое сердце, заставляя его мучительно вибрировать, отзываясь на магию струн.

Открыв на мгновение глаза, Двалин замер. Музыка была завораживающе прекрасна, но еще прекраснее был музыкант. Слегка склонив голову набок, бережно обнимая арфу, принц весь отдавался игре. Ловкие мальчишеские пальцы плавными отточенными движениями прихватывали тончайшие струны, блестящие волосы с вплетенными в косы бусинами темной волной опускались на плечи, на губах играла легкая безмятежная улыбка.

Последний раз коснувшись натянутых серебристых жил, Торин опустил руки. Дрожащие струны медленно замерли. Финальный аккорд растворился в наступившей тишине, и будто приходя в себя после долгого сна, принц открыл глаза.

Двалин хотел сказать, как ему понравилась песня, выразить весь свой восторг, но какая-то сила, казалось, сдавила грудь, и ему не удавалось сделать ни единого вдоха. Торин поднялся со стула, глядя на друга и ожидая его реакции.

- Это было… - стоило Фундинулу открыть рот, как он понял, что не может подобрать слов. Все они казались глупыми, неуклюжими, жалкими по сравнению с той мелодией, которую он только что услышал.

Принц сделал несколько шагов, не отрывая взгляда от его лица, и Двалин предпринял еще одну попытку.

- Это было так… - он почувствовал, что щеки и шею заливает предательской краской.

Блестящие, невероятно яркие глаза оказались совсем близко, и Двалин беспомощно вздохнул, погружаясь с головой в сияющую синеву.

- Так…

Он потянулся вперед и, не думая о том, что делает, прижался к сухим губам. Прикосновение заставило его вздрогнуть, и он отпрянул, испуганно уставясь на друга. Черные пушистые ресницы на миг сомкнулись, тут же удивленно распахнувшись, а потом на лице принца появилась радостная, озорная улыбка.

- Правда?

Сердце Двалина бешено забилось, ладони моментально стали влажными, а одежда невыносимо тесной, но сквозь пелену шумящей в ушах крови он все еще слышал волшебную музыку, поднимающую его над землей на невидимых крыльях. Вместо ответа он придвинулся ближе, и второй их поцелуй уже никто не мог бы назвать ни случайным, ни целомудренным.

***

Их беззаботная юность закончилась в тот самый день, когда Одинокую Гору накрыло черной тенью гигантских крыльев. Волшебная арфа исчезла, вспыхнув в драконьем пламени. Так же, как мать Торина.

Лишенные дома, потерявшие родных и близких, оглушенные утратой, уцелевшие гномы молчаливо брели по выжженной бесплодной земле в течение многих дней в поисках пристанища. Рассудок старого короля помутился от горя, и кронпринцу при поддержке верных советников пришлось взять на себя обязанности предводителя изгнанного народа.

Долгие месяцы скитаний, тяжелый, изнурительный труд в людских селениях в попытке заработать на кров и еду, жалкое рубище вместо королевских одежд, и тяжелый ручной молот, раз за разом обрушивающийся на стальную заготовку с клокочущей яростью, приберегаемой для ненавистного врага. Суровые испытания закалили характер гномьего принца, подобно несокрушимому клинку. Но даже они не смогли подготовить его к ужасающим последствиям Битвы при вратах Мории. Двалин до сих пор помнит тот опустошенный взгляд, которым молодой – слишком молодой! – король, потерявший в кровопролитном бою деда, отца и брата, окидывал поле, усеянное телами их сородичей.

Все эти годы, проведенные вдали от Эребора, он был рядом, зная, что не в его силах облегчить тягостную ношу королевского венца, но неизменно подставляя плечо, чтобы разделить разрывающую сердце боль утрат и свинцовую горечь отчаяния.

Лишения, голод и нищета не располагали к увеселениям. Лишь изредка унылую рутину походного лагеря или убогой деревушки нарушал одинокий голос флейты, вырезанной на досуге кем-нибудь из гномов, чтобы порадовать свою любимую, матери тихонько напевали своим детям колыбельные, заговаривая их от кошмаров, да собиравшиеся вместе воины поминали и оплакивали в песне своих павших товарищей.

Много лет прошло, пока в основанном в Синих горах поселении с рождением новых семей и появлением на свет детей возродилась надежда. Зазвучала в просторных залах торжественная, ликующая музыка, лились застольные песни, а тяжелые сапоги стучали о гладкий камень, отбивая ритм разудалого танца. Впрочем, сам король участие в этом веселье почти не принимал. Не задерживался на празднествах по завершении официальных церемоний, не отводил душу в безудержном гулянии. Редко когда звучал в отстроенных чертогах его глубокий красивый голос, изливая в печальной балладе затаенную боль. Когда сестра, с улыбкой глядя на терзающих скрипку сыновей, предложила ему заказать у мастеров новый инструмент, он и вовсе отмахнулся: не до ерунды, мол.

Двалин тогда не стал спорить. Он не считал это ерундой. Но ему хватало воспоминаний. Та давняя, услышанная много лет назад мелодия, по-прежнему звучала у него в голове. Казалось, будто растворившись в воздухе, она сопровождала его повсюду, куда бы он не отправился. Он слышал чудные звуки арфы в звонкой весенней капели, в цоканье копыт неутомимого пони, везущего его из одного селения в другое, в шелесте высохшей травы под ногами, в гулком шуме обрушивающегося со скалы водопада, в резких ударах молота в кузне и в лязге сталкивающихся клинков… Магия серебряных струн, околдовав однажды, уже не отпускала его.

Лишь однажды нежные переливы арфы сменились грохочущим барабанным боем, которым отдавался в ушах топот тысяч ног, когда шевелящаяся темная масса заполняла долину у подножья Одинокой Горы. А потом… потом остались лишь лязг металла, хруст костей, вопли раненых и стоны умирающих. И тишина. Абсолютная, закладывающая уши тишина, в которой не слышны были ни мягкий, сочувствующий голос Балина, ни проклятия, исторгаемые Глоином, ни взволнованные, полные непролитых слез возгласы юных принцев - три долгих дня, пока король лежал без сознания, а душа его, заблудившись в неведомой дали, не торопилась вернуться в тело.

И оглушительнее трубящего рога отозвался шепот, сорвавшийся с еле шевелящихся губ, а в голове заиграл разом целый оркестр, и все остальное было уже неважно…

***

- Дорогой друг! - поднявшийся с очередным тостом Бофур прижимает руку к груди, - Я хочу еще раз поблагодарить судьбу, что свела нас всех вместе! Я счастлив, что мы бились спина к спине… Никогда не забуду, как мы в пещерах этих тварей крошили! А как от эльфов драпали, а? А пауков рубили?! Эх!..

Гном встряхивает головой, и длинные косицы цвета перца с солью мотаются туда-сюда. Сидящий рядом Нори с хитрющей улыбкой вынимает из руки отвлекшегося морийца кружку с элем и всовывает вместо нее поданный младшим братом огромный рог, доверху наполненный крепчайшей медовухой.

- За лучшего воина Средиземья, за Двалина, сына Фундина! – провозглашает Бофур и подносит ко рту подмененный напиток, одним махом приканчивая содержимое.

- За Двалина!

- За сына Фундина!

Под громкие одобрительные возгласы гномы залпом опрокидывают кружки, оглушительно стукнув ими по столу, и принимаются хохотать над озадаченным морийцем, который уставился на невесть как оказавшийся в его руке рог. Братья Ри за его спиной, перемигнувшись, ударяют по рукам.

Оставившие своих половинок на Дис, принцы принимаются по новой разливать эль. Кили наполняет кружки из бочонка, а Фили метко запускает их по столу к гостям. Силы у наследника хватает, а вот прицеливаться единственным видящим глазом сложновато даже на трезвую голову, так что игра «Поймай кружку, пока она не прилетела тебе по зубам» становится все увлекательней. Каждая отловленная посудина встречается радостными криками, а опрокинутый на стол и одежду эль – не менее радостным хохотом.

Двалин неуловимым движением останавливает отправленную ему кружку у самого края стола и кивком просит у Фили еще одну.

- Скоро своих сыновей женить пора, а они все резвятся, как дети малые, - фыркает Торин.

Двалин только усмехается в усы. Когда надо, принцам и ума хватает, и выдержки. Королю это известно не хуже него. Ну а праздник есть праздник.

Один за другим звучат поздравления и заздравные речи, выпивка в буквальном смысле льется рекой, гномы и гномки – друзья и родичи Двалина и их родные - веселятся во всю. Глядя поверх кружки на разошедшегося Ори, читающего стихи собственного сочинения, Фундинул думает, что брату вечеринка бы определенно понравилась.

Балин… Вот уже четыре года, как его нет рядом. Четыре года. Каждый день. Братишка…

Взявший на себя налаживание контактов и улаживание конфликтов с соседями (а конфликтов поначалу хватало), старший Фундинул месяцами пропадал то в Железных Холмах, то в Лихолесском дворце. Привлекающий странствующих купцов отстроенный Эсгарот и возрождающийся в прежнем блеске Дейл с его шумными ярмарками, постоянно прибывающие караваны из Синих Гор и послы из всех шести кланов – заботы почти не оставляли братьям времени на разговоры. Только в последние годы стало поспокойнее, когда Фили с Кили всерьез стали вникать в государственные дела, и у старого гнома появилась возможность заняться тем, что он так долго откладывал: изучением древних летописей и чудом уцелевших за годы драконьего разорения манускриптов. Балин частенько говаривал с лукавой улыбкой, что ему, видно, суждено окончить свои дни у потрескивающего камина, в окружении любимых книг и с кружкой доброго старого вина под рукой… Кто мог знать, что орки нападут на возвращавшуюся от Дайна скромную делегацию? Десяток гномов против полусотни орков. Десяток, уложивший добрую треть нападавших. Двалин, слишком поздно получивший донесение от разведчиков, и не оставивший со своим отрядом не то что ни одного живого орка – ни одного целого трупа, только и мог, сжимая холодеющую руку, что пробормотать срывающимся голосом, что Балину не придется долго скучать. А тот улыбнулся, совсем, как улыбался в детстве в ответ на сказанную братом откровенную глупость, и произнес строго, чтоб не смел торопиться…

Вот только торопись, не торопись, мало кому из гномов удавалось прожить больше двухсот пятидесяти пяти. Не сказать, чтобы Двалина это печалило. Он прожил долгую, насыщенную событиями жизнь. И оглянувшись назад, не стал бы менять в ней ни мгновения. Он любил и был любимым, пользовался почетом и уважением, а рядом с ним по-прежнему были его друзья и родичи. Но все-таки иногда он ловил себя на мысли, что ему чего-то не хватает. Может, наконец, пришло время это изменить?..

Бофур достает из-за пазухи неизменную флейту, кузен тут же следует его примеру, и вскоре комнаты наполняет озорная мелодия. Внучатые племянники Торина берутся за скрипки, кто-то из молодых гномов садится за барабан, остальные принимаются сдвигать столы, и мало-помалу центр зала заполняют танцующие. В суматохе к столу, за которым расположилась королевская семья и сам именинник, чинно прошествовали две нарядные гномки. Не обращая внимания на обернувшихся к ним принцев, белокурая красавица обворожительно улыбается Двалину, а рыжеволосая приседает перед королем в изящном реверансе. Торин оглаживает заплетенную в косу бороду и протягивает невестке руку, сопровождая ее в круг танцующих, в то время как Фундинул, ухмыльнувшись, уже подхватил светловолосую гномку за талию, и закружил, без труда оторвав ее от земли.

- А вот будете знать, как оставлять жен без присмотра, - услышав насмешливый упрек, Фили и Кили закрывают рты и оборачиваются к матери. В темно-синем бархатном платье, отделанном бриллиантами и серебряной вышивкой, с высокой, тщательно уложенной прической, гномка выглядит величественно прекрасной.

- Мама! Позволь тебя пригласить! – принцы синхронно подхватывают Дис под руки, вливаясь в веселящийся хоровод…

***

- Не рановато мы ушли? - шаги короля и его советника гулко отдаются в просторном коридоре. Торин небрежно скользит взглядом по вытянувшимся по струнке стражникам, охраняющим вход во внутреннюю часть дворца. - Может, стоило остаться?

- Молодежь теперь до утра не уймется, - ворчливо замечает Двалин. – А я уже слишком стар для подобных гулянок.

Король тихо фыркает. Уж кто бы жаловался на возраст! Несмотря на старческое брюзжание, Фундинул мог запросто заткнуть за пояс любого из молодых гномов, причем не только по части обращения с оружием…

Гномы минуют поворот, ведущий к королевским покоям.

- Подожди, - Торин внезапно останавливается, нахмурившись, и Двалин подхватывает покачнувшегося друга под руку. – А как же твой подарок? Ты же хотел, чтобы я выполнил твое желание…

- В спальне, - Фундинул ухмыляется, наслаждаясь легким румянцем, залившим щеки короля.

Пробормотав что-то о том, что некоторые вещи не меняются веками, Торин качает головой и идет вперед. Отстав на шаг, Двалин направляется следом. Выработавшаяся давным-давно привычка: всегда быть рядом, чуть позади, оценивая ситуацию с точки зрения возможной опасности, оберегая от нападения, в постоянной готовности выполнить любой приказ. Ну и любуясь – куда ж без этого. Годы были милосердны к Королю-под-Горой, и посетители, впервые лицезревшие гномьего правителя, входящего в тронный зал, неизменно замирали от восхищения при виде могучей, но не грузной фигуры, величественно поднятой головы, увенчанной мифриловым венцом, спадающей на плечи густой серебристой гривы с черными прожилками, мягко искрящейся в свете множества ламп. Груз ежедневных забот оставил свой след в виде глубоких морщин, прорезавших высокий лоб, и теней, залегших под глазами, но по-прежнему ясный аквамариновый взгляд оставался все таким же проницательным, сильный голос – глубоким и звучным, а рука – крепкой и твердой.

Закрыв дверь, Двалин кладет на стол оружие и принимается ворошить угли в очаге. Торин избавляется от тяжелой парадной мантии и зажигает несколько свечей в массивном серебряном канделябре.

- Так в чем состоит твое желание? - он с любопытством обводит взглядом комнату, словно ожидая увидеть подсказку. – Что это…

Торин подходит к стоящему под световодом внушительному предмету, задрапированному бархатной тканью, под которой угадываются смутно знакомые очертания. Медленно подняв руку, он сдергивает покрывало.

- Двалин… - нахмурившись, король поворачивается к молчащему другу. Глаза старого воина странно блестят в неярком свете канделябра.

Арфа чем-то похожа на ту, что была у Торина в юности: то же богатство отделки и благородная строгость резьбы. Король поглаживает гладкий деревянный бок. Судя по клейму, она изготовлена той же самой семьей мастеров-гномов, что и ее предшественница. Сколько же лет прошло?.. Неужели, Двалин хочет, чтобы… Нет, это невозможно!

- Двалин, я не могу… - Торин встряхивает головой.

- Торин, мне двести пятьдесят. Я не знаю, сколько мне осталось, – спокойно произносит седовласый гном. Он поднимает руку, пресекая возражения открывшего было рот короля. – И клянусь, я уйду в Чертоги счастливым. Но перед этим…

Двалин подходит к Торину и, взяв в ладони его руку, прижимает ее к своей щеке.

- … можешь считать меня старым сентиментальным идиотом, но я хочу еще раз услышать, как ты играешь, – чуть повернув голову, он, улыбаясь, касается губами шершавой кожи.

Вздохнув, король на миг прикрывает глаза. Выпустив его ладонь, Двалин отступает вглубь комнаты. Пододвинув поближе стул, Торин глядит на изящный, сверкающий перламутровым узором инструмент, с сомнением переводя взгляд на собственные руки, украшенные многочисленными перстнями. Давно утратившие мальчишескую гибкость пальцы, грубая, затвердевшая от многолетней работы с металлом и камнем кожа, жесткие мозоли от меча и топора… Да не это даже главное - он не делал этого две с лишним сотни лет! Но разве может король нарушить данное обещание?..

Торин садится и, сделав глубокий вздох, касается переливающихся струн. Завибрировав, металлические серебристые жилы издают первый робкий звук, плавным перезвоном прокатывающийся по просторным покоям, всколыхнув в памяти необозримо далекое время… Двигаясь сами по себе, пальцы осторожно перебирают струны, словно пытаясь соткать из трепещущих нитей зачарованную мелодию.

Счастливое, не омраченное тревогами детство: лучистые глаза матери, басовитый голос отца, гордая улыбка деда… Легший в руку меч, гулкие своды тренировочного зала и ярко освещенные тоннели подземного города… Первые совместные проделки с братом, смех сестренки… Друг - единственный, с кем можно поделиться чем угодно, от кого ничего не нужно скрывать…

Арфа стонет, отзываясь на вспыхивающие одно за другим воспоминания: пожарища и рушащиеся стены… взметающаяся столбом дорожная пыль, залепляющая глаза… пробирающий до костей ночной холод и опаляющий бороду жар расплавленного металла… призрачные силуэты и искаженные звуки в туманных долинах Мглистых гор, взметающееся до небес пламя огромного костра…

Пальцы безжалостно прищипывают жалобно вздрагивающие струны. Пронзительная, тоскующая мелодия отражается от стен и потолка, обрушиваясь захлестывающей волной…

Двалин неподвижно замирает в кресле, впившись пальцами в подлокотники. Торин медленно поднимает голову, уставясь невидящим взглядом на трепещущий огонек свечи. И касается струн уже по-другому: мягче, осторожнее, словно извиняясь за грубое обращение. Вновь меняется рисунок, и теперь Двалину кажется, что он слышит отзвуки той давней песни, волшебной баллады, от которой так замирало его сердце два с лишним столетия назад. При желании в ней можно различить и хрустальный плеск падающих капель, и птичьи голоса, и мелодичный звон кующегося металла, но сама мелодия другая – богаче, глубже, сильнее, словно стремительный, говорливый горный ручеек вырвался в долину и разлился во всю ширь, превратившись в могучую полноводную реку. Слышатся в музыке и печаль, и неутихшая боль, но, перекрывая их, звучат светлые, искрящиеся ноты - так широкие лучи полуденного солнца ласкают продрогшую в тени землю.

Торин поворачивает голову и натыкается на пронзительный взгляд цвета расплавленного серебра. Годы избороздили лицо Фундинула морщинами и прибавили шрамов, но из-под кустистых побелевших бровей на него смотрят все такие же молодые глаза, сияющие теплотой и восхищением.

Мелодия тихо струится сквозь пальцы, и арфа довольно мурлычет, наслаждаясь вместе с ними уютным вечером у потрескивающего камина.

Последние ноты плавно затихают в прозрачной тишине. Двалин встает и делает несколько шагов, не сводя глаз с короля. Лукаво улыбаясь, Торин поднимается ему навстречу.

- Ну и как это было?

И Двалин знает правильный ответ.

@темы: фик, Торин, Двалин, дворин

---

Из тумблера )

Причины, чтобы присоединиться к Толкин-фандому:

- он имеет долгую историю. древнюю даже. ему больше лет, чем стар треку

- фактически бессмертен. существовал полвека до того, как по нему додумались снять фильмы, и будет существовать, когда их забудут ))

- в нем много задро ботанов. упертых ботанов, которые умеют копать

- полно задротов, специализирующихся на матчасти и аналитике. например, климатологи и геологи. они проводят настоящие исследования предположительного мироустройства фэнтази-вселенной с точки зрения науки и публикуют их

- так что статьи и фики имеют высокие шансы быть прочитанными: Толкин - не самое простое чтиво, и у людей развиваются нужные навыки и терпение

- канон? что такое канон?

- собираете обширную коллекцию пейзажных фото? она обязательно пригодится, особенно деревья и горы

- в фандоме ценятся блестящие золотые штуки

- правда, иногда не поощряется хранить их у себя, зато украсть - пожалуйста )))


Кто больше? )))

@темы: тумблер, забавность

---

Пробежалась по деанонам, утащила у милоты кексик - какая прелесть )))

@темы: забавность, хоббит

---

ЗФБ-2016: итоги, часть 2

И еще один фик, на заявку, которая мне давно не давала покоя. Наконец-то ангст

Название: Эхо за спиной
Размер: миди, (9618 слов)
Пейринг/Персонажи: Двалин/Торин Дубощит, Кили, Фили, Балин, Даин, прочие
Категория: слэш
Жанр: ангст, повседневность
Рейтинг: PG
Предупреждения: обсценная лексика
Краткое содержание: по заявке на LOTR One String Fest: В БПА погибает Двалин. Торин видел его смерть, но не успевал помочь.

Азог силен. Невероятно силен, даже без своего варга. А главное — он свеж, не измотан боем, как сам Торин. Еще удается отражать удары, уворачиваться от чудовищного кистеня, подныривать, откатываться, поскальзываясь на трескающемся льду. Но с каждым разом это дается все сложнее. Он не столько нападает, сколько защищается.

Цепляясь на каменные обломки бывших укреплений, Торин поднимается на ноги и поворачивается. Азог оскаливается и подтягивает к себе цепь для очередного удара. За его плечом вдали Торин замечает две маленькие фигурки, сцепившиеся на руинах дозорной башни: Кили отчаянно сопротивляется Больгу, слишком отчаянно — подставляется, открываясь для удара, и вскрикивает, падает, прикрывая залитое кровью лицо. Что же ты творишь, мелкий?! И не успеть ведь отсюда, ничего не сделать... В последний момент Торин видит, как огненно-рыжая тень стремительно бросается на Больга, перехватывая занесенную руку, а потом на него летит кистень, и смотреть куда-то еще становится некогда.

Нагнуться, отскочить в сторону, полоснув по ноге, услышать яростный рев — на, тварь, получи! Поднять меч, принимая на него удар, сгруппироваться, чувствуя, как лед встает дыбом под ногами, перекатиться к подножию лестницы. Мелкие раны — царапины, на которые в горячке боя не обращаешь внимания — постепенно дают о себе знать: движения становятся все медленнее, дыхание тяжелее. Каждое вынужденное падение воспринимается как передышка.

На площадке наверху — лязг металла и хриплые вскрики: Двалин и Фили должны задержать отряд Больга, не дать ему прорваться. Одному из них удается достать Фили, ранив в бок, и одновременно выбить у него меч. Двалин тут же отшвыривает его к стене, становясь между ним и орками. Только держитесь!

Соскочив с крошащейся льдины, Азог медленно приближается, волоча за собой свою бандуру. Может, не так он и неутомим? С площадки доносится отчаянное «Нет!». Торин успевает поднять голову: ярко-красная кровь, стекающая с черных зазубрин; блестящее лезвие описывает полукруг, и голова орка катится по камням; Двалин зажимает рану в груди, прислоняется к стене и медленно оседает. Фили подхватывает его секиру... Махал, нет!

Азог торжествующе скалит зубы, поднимает руку с кистенем и замирает: с противоположной стороны, где-то в недрах полуразрушенной башни звучит смертельный, агонизирующий вопль. Больг. Азог с бешеным рыком бросается вперед.

Прыжок в сторону. Тяжеленная дура намертво застревает во льду. Азог тут же бросает цепь, замахиваясь клинком в левой руке. Обмен ударами, разворот, блок, подкат, выпад. Ему удается пырнуть Азога в бедро, но радость оказывается недолгой: ответный удар молниеносен, и Торин успевает только выставить левую руку, прикрываясь ей, как щитом, и лезвие рассекает ее до кости. Он падает на лед плашмя, и Азог тут же оказывается сверху, прижимает его всем весом и целит в грудь, медленно преодолевая сопротивление поднятого меча. И долго он так не выдержит, не сможет... Но Азог должен умереть. Неважно, какой ценой.

Это почти не больно. Это почти хорошо... Видеть труп врага. Чувствовать запах его крови. И можно даже подняться на ноги. Сделать шаг. И еще один. Вот и все. Мы победили, Кили! Фили! Двалин... Вот и все.

Перед глазами все расплывается.

***

Холодно. Будто он лежит на льду, и эта стынь тянет из него последние крупицы тепла. Уже ночь? Был же день недавно. Или давно?

Кругом жадная, багровая, с алыми всполохами темнота. И невыносимый жар, словно от драконьего пламени. Как же хорошо было там, на льду... Боль отступает и возвращается. Во рту мерзкий сладковатый вкус кроветворного отвара. Пустота — душная, плотная — обволакивает, как пуховое одеяло. Один раз ему почти удается вырваться из этой вязкой трясины, и он отчетливо слышит ворчливый голос Оина:

— Выкарабкается.

Но глаза не разлепить, губы тоже, и он так и не успевает понять, говорит ли Оин о нем или о ком-то еще, прежде чем снова провалиться в забытье.

Когда Торин приходит в себя, ему все еще жарко, но уже не так, как раньше. В голове пусто и звонко — прямо сигнальный колокол, а не голова. Потолок низкий, отделка простая. Судя по размерам и убранству — одна из чудом уцелевших караулок. А нет, не совсем уцелевшая, вон трещина ползет в углу, и еще одна.

Больше все равно не разглядеть — свеча совсем догорела, только у стены танцуют яркие языки пламени в жаровне. Торин поворачивает голову. Всполохи выхватывают из полумрака примостившуюся на самом краю лежанки нахохленную фигуру. Волосы встрепаны, челка топорщится...

— Кх..или!

Собственный голос кажется чужим, заржавевшим от долгого бездействия. Встрепенувшись, Кили улыбается во весь рот:

— Дядя!

Торин облизывает пересохшие губы, и Кили торопливо подносит ему кружку, придерживая руку и помогая приподняться. Вяжущий травяной настой на спирту обжигает горло: опять кроветворка пополам с чем-то укрепляющим. Поставив пустую кружку на место, Кили встает и зажигает от жаровни новую свечу.

— Я знал, что ты очнешься!

Торин не может удержаться от усмешки. Знал он. Видно совсем худо было, раз так.

— Даже Гэндальф не верил! А Оин сказал, что с тобой и похуже бывало. — Кили снова устраивается у него в ногах, чуть боком, и сверкает белозубой улыбкой, оправдывая детское прозвище. Уголёк...

— Сам как?

— Да я легко отделался. Подлатали быстро, — Кили пожимает плечом. Торин хмурится. Нетрудно догадаться, кто латал. Без эльфийской помощи явно не обошлось. Он приподнимается, вцепившись в медвежью шкуру:

— Фили?

— Поправляется. Они с Даином заходили вот только, пока ты спал. А у Бильбо — представляешь? — ни царапины! Только шишка здоровенная в полголовы... — Кили показывает руками.

Хорошо. Торин облегченно откидывается обратно на подушки, рана в груди резко колет.

— А Двалин?

Кили опускает голову.

ДВАЛИН?!

Двалин...

— Он умер там, на Вороньей Высоте. Лекари говорят: ничего нельзя было сделать...

Холод возвращается.

— Дядя?..

Кили сжимает его руку, и Торин поднимает глаза, впервые замечая, что на нем другая одежда — не та, в чем он шел в бой; волосы расчесаны; лицо умыто от грязи и крови...

— Сколько я?..

— Четыре дня. — Кили вздыхает, не отпуская его ладонь. — Его уже похоронили.

Двалина похоронили.

Нет! Не может быть! Он не мог... Двалин не мог умереть! Только не Двалин... Махал, если ему так, то каково же...

— Балин?

Этот хрип — его голос?

— Он держится, — кивает Кили. — С ним Фили сейчас.

От холода кровь внутри густеет, застывает, сердце сжимается мерзлым комком. Пустота разбивается ледяными осколками. Он не может здесь лежать, когда... Он должен сам убедиться, должен пойти, должен...

— Торин, не надо! Торин!

Кили нависает над ним, прижимая его за плечи к постели, и его руки так просто не скинешь.

— Тебе рано вставать, дядя, пожалуйста!

Теперь, когда он полностью повернулся к нему, Торин замечает белеющую под растрепанной челкой повязку через левый глаз, и все желание бороться сразу пропадает.

— Это ерунда, — Кили хмыкает, замечая его взгляд. — Я все равно правым целюсь.

Он хватает со стола склянку и выливает содержимое в кружку, плеснув воды из кувшина.

— Вот, Оин сказал, чтобы ты выпил, как проснешься.

От едкой горечи сводит челюсти. Торин послушно проглатывает все до капли. Глаза закрываются сами собой, должно быть, в настойку подмешано сонное зелье. Он засыпает, едва коснувшись подушки.

***

Тишина. И какая-то странная пустота. Чего-то не хватает. Но чего? В груди тянет и ноет, не давая покоя. Что-то случилось, что-то ужасное, но он не может вспомнить, что.

Ему снова жарко. Вокруг золото, жидкое золото. Оно течет к нему, подбирается все выше и выше. Расплавленный поток медленно поглощает его, он тонет, тонет, тонет... И не хочет выбираться на поверхность.

Издалека доносятся чьи-то взволнованные голоса, шаги — как сквозь каменную стену. А потом раздается ворчливое фырканье, и на лоб ложится шершавая ладонь. Этот голос... такой знакомый. Это почему-то важно, он не помнит, почему, но это самое важное сейчас:

— Не уходи...

«Я здесь».

Раскаленный поток постепенно остывает.

***

Когда Торин открывает глаза, в комнате никого нет. Ну, правильно, сколько ж можно его караулить. Сжав зубы, он садится, дотягивается до кувшина и с наслаждением допивает остатки воды. Грудь и левая рука стянуты тугими повязками, но пятен крови на них не видно. На лавке свалена охапкой одежда, которую так никто и не удосужился разобрать. Штаны сгодятся, рубахи, конечно, только выбросить теперь, что одну, что вторую. А вот и сапоги! Надо убедиться, как там мальчишки. Да и дела не ждут. Даин его, уж наверное, проклял и не раз. Ладно, не одному ему разбираться, Балин, если что, поможет, Двалин...

Двалин. Кили сказал, что он... Нет, не может этого быть! Помстилось в бреду. Он же слышал его голос, чувствовал... А если все-таки?

Торин запахивает полы кафтана. Дверь в крошечной караулке внезапно кажется невероятно далекой, а коридор за ней — невозможно длинным. Не успевает он сделать с десяток шагов, как из-за поворота показывается кузен Даин, о чем-то громогласно спорящий с Оином. Увидев его, Даин застывает столбом, а потом бросается навстречу, взревев:

— Я же говорил этому старому дуралею! Детей Дурина так просто не возьмешь, — он заключает Торина в медвежьи объятья, в последний момент вспомнив все-таки, что имеет дело с раненым.

Оин бурчит под нос что-то о наследственном бараньем упрямстве, и что надо мозгов не иметь, чтоб едва оправившись от горячки, шастать в одном кафтане на голое тело, но Даин только отмахивается.

— Рад, что тебе лучше, братец! Я уж умаялся. Дуринова печенка, с такими соседями никаких врагов не надо!

Помрачнев, он хлопает Торина по плечу.

— Насчет кузена не беспокойся — проводили честь по чести. Наших вот тоже помаленьку... Торин! Ты что? Тебе б присесть...

В памяти не откладывается, как они добираются обратно до караулки, только смутное ощущение качающегося пола и чьей-то руки, помогающей удержаться в вертикальном положении. Должно быть, Даина. Выходит, не помстилось...

Торин молча сидит на постели, пока Оин смешивает очередное лекарство, безропотно выпивает и, скинув сапоги, заворачивается в меховую шкуру. Даин обещает зайти завтра с утра, рассказать о делах. Торин кивает и закрывает глаза, погружаясь в густую, цепкую дрему, где стираются границы между сном и явью.

И в этом полусне он может поклясться, что чувствует, как мозолистые пальцы отводят приставшую к виску прядь. Совсем рядом слышится знакомое шумное сопение, кажется: открой глаза, и увидишь, как Двалин сидит на лавке, прислонившись к стене, и хмурится, осматривая лезвие топора — доводить еще или так оставить.

***

— Фея эта неугомонная все о побрякушках выспрашивает. — Усевшись на стул рядом с постелью и расправив полы подбитой мехом накидки, Даин занимает чуть не полкараулки разом. — Не знаю, о чем речь, но мой тебе совет, братец: цену задирай втрое. Пусть попомнят, как силком с кхазад добро требовать!

Торин допивает через край похлебку, больше похожую на бульон — ничего другого у Оина не допросишься — и усмехается. Общение с кузеном остроухим запомнится надолго.

— Горожанам чем мог, помог. Раненых в Чертогах разместили покамест, с детишками которых — тоже. Вернусь, пришлю мастеров, чтоб отстроиться посодействовали. Обозы со съестным в пути уже, даст Махал, скоро будут. А насчет выплат мы с Бардом этим порешили, что ты сам с ним обговоришь, как встанешь.

— Сегодня и обговорим. В кузни только загляну и к раненым в лазарет. И со старшими из поисковых отрядов встретиться надо. — Торин спокойно встречает неодобрительный взгляд заканчивающего перевязку Оина. — Что? Ты же сам всегда говорил: движение — жизнь. Если буду валяться в постели, скоро в камень превращусь.

— А если будешь скакать горным козлом с такими ранами — то в кучу мелких обломков. — Оин сердито затягивает концы повязки и вздыхает: — За швами следи.

— Прослежу.

Остаться лежать здесь еще хотя бы день означает точно сойти с ума.

***

Расчет оказывается верен: стоит уйти в дела с головой, как думать о чем-то еще становится просто некогда. Торин выслушивает доклады, обговаривает с гномами Даина первоочередные задачи по обследованию уровней, погребению павших, подготовке жилых помещений для тех, кто должен прибыть из Железных Холмов. В Эреборе не сохранилось запасов продовольствия, но одежду, утварь, инструменты можно найти без труда. Некоторые ярусы не пострадали — дракон попросту не смог туда протиснуться, но система вентиляционных шахт и отопительных коробов серьезно повреждена и требует починки.

Рана в груди при каждом неосторожном вдохе наливается пульсирующей болью. Больше всего хочется прислониться к стене, цепляясь за стыки швов, а еще лучше — лечь и лежать, ощущая мерное биение пульса Горы, впитывать ее тысячелетнюю каменную невозмутимость. Но узбад должен быть со своим народом, и Торин обходит расположившийся хирд — то, что от него осталось, самолично осматривает залы, где нужно укрепить опоры, составляет план разбора завалов и настаивает на том, чтобы спуститься к каменоломням, пусть даже на обратном пути Фили приходится едва не тащить его на себе.

Все как всегда — сделай все, что можешь, и еще немного сверху.

Все как всегда, так почему же не оставляет смутное ощущение, что что-то не так? Он понимает это, когда возвращается из складских помещений на первом ярусе, где временно расположились люди, и в гулкой пустоте перехода вдруг слышит — скорее ощущает — эхо шагов за спиной. Он останавливается, и все затихает. Но стоит двинуться с места, как в голове снова возникает тихий, на грани слышимости, отзвук. Позади никого нет, только зеленоватые стены в полосах лучей из световодов, но если не оборачиваться, то можно представить, что Двалин идет как обычно в полушаге за ним, по привычке держа руку возле кинжала за поясом...

Торин приваливается к стене и прикрывает глаза. Что это? Гора подает ему этот образ, утишая потерю, или он сам соскальзывает в бездну безумия?

Из-за поворота доносится топот.

— Торин? — Задержавшийся Фили осторожно трогает его за плечо, взволнованно заглядывая в глаза. — Все в порядке?

Торин слабо улыбается.

— Да. Просто устал. Идем.

Что бы это ни было — оно придает ему сил. И, поднявшись наверх, он спорит с Даином, терпеливо сносит осмотр Оина и выслушивает соболезнования членов отряда, малодушно радуясь одному: что Махал пока бережет его от встречи с Балином.

***

Увы, это продолжается недолго.

Бард, большую часть времени пропадающий в Дейле, торопится обсудить выплаты и заодно договориться о поставках продовольствия. После смерти дракона люди опасаются лишний раз подходить к озеру, но Бард не был бы Бардом, если бы не вышел первым на своей лодчонке во главе рыбацкой артели, убедив остальных последовать его примеру. По словам Фили, лодок у горожан осталось немного, но скоро встанет лед, и ловить рыбу будет проще.

Похоже, они пришли слишком рано: еще не видно ни людей, ни гномов.

— Фили, скажи Глоину, чтобы поторопился. Мне нужны расчеты убытков, и нужны до того, как объявятся люди.

Торин сворачивает в коридор, ведущий к бывшей переплетной мастерской при архиве — временном Зале переговоров — и, сделав несколько шагов, замирает, услышав тихий возглас. Балин.

— Мальчик мой!

У Балина трясутся губы, глаза, все в красных прожилках сосудов, опухшие и воспаленные. Кили рассказывал, что первые дни, когда Торин валялся в беспамятстве, Балин часами сидел у его постели. Потом, когда делами заниматься пришлось, по ночам приходил, говорил, не может у себя оставаться. Так и спал на стуле.

Торин шагает ему навстречу, неловко обнимает. Пальцы Балина стискивают его предплечья через плотную ткань кафтана.

— Слава Махалу! Я бы не пережил, если бы вы оба...

Балин дышит с присвистом, уткнувшись лбом ему в плечо, и Торин не знает, что сказать. Да и не нужны Балину слова, ему достаточно видеть его, живого, обнять, брата вместе оплакать... Вот только этого Торин и не может. Как поверить в то, что Двалина больше нет, если он слышит его шаги, чувствует его присутствие? Если кажется: обернешься — и тебя встретит внимательный взгляд, сделаешь шаг в сторону — и коснешься твердого плеча?

— Торин!

Он оборачивается. Бильбо, будто появившийся из ниоткуда посреди коридора, радостно улыбаясь, торопится к ним. Даже на Вороньей Высоте он не был так рад его видеть.

Балин отступает в сторону, украдкой вытирая щеки.

— Оин сказал, что ты уже встал! — Бильбо подходит к Торину, замирает на мгновение, окидывая взглядом, и от души обнимает. — Как же я рад!

Похоже, ему тоже нелегко дались последние дни: скулы заострены, под глазами черные круги. Но взгляд лучится теплотой, а с лица не сходит улыбка. И нельзя не улыбнуться в ответ.

— Я так и не попросил прощения, мастер Бэггинс.

— Что? Нет, я не... То есть, я тоже... — Бильбо растерянно моргает, трет нос и вздыхает. — Прости меня, Торин. Я только хотел предотвратить войну.

— И ты рисковал жизнью, чтобы предупредить нас. Спасибо тебе. Это честь — иметь такого друга.

— Это честь для всех нас, — запыхавшийся от быстрой ходьбы Фили хлопает хоббита по плечу и поворачивается к Торину: — Глоин уже идет.

В подтверждение его слов за поворотом слышится топот ног. Бильбо пожимает плечами.

— Вы тоже не раз спасали мне жизнь. И ты, и.... — Краешек его губ дергается вверх и тут же опускается. — Двалин тоже. Там, на Вороньей Высоте. Если бы не он, орки бы меня просто смели. Мне жаль...

Балин отворачивается. К счастью появление остальных во главе с Глоином избавляет от необходимости что-то отвечать. Он протягивает Торину свернутый пергамент:

— Вот расчеты, как ты просил.

— Что ж, я, пожалуй, пойду, — спохватывается Бильбо. Торин едва успевает удержать его, положив руку на плечо:

— Останься. — Бильбо непонимающе морщит нос и заглядывает ему в лицо. — Это касается и тебя тоже. В свое время ты поручился за меня. Теперь я хочу, чтобы ты увидел, что Король-под Горой умеет держать обещание.

На этот раз он действительно готов его сдержать.

***

— Вот, читай.

Бард придвигает лист, исписанный убористым почерком. Торин внимательно просматривает его и передает Балину. Фили заглядывает ему через плечо, поднимает голову и едва заметно кивает. Что ж, это не новость — все гномы, видевшие кончину Смауга собственными глазами, подтверждают: Озерный город сгорел дотла со всеми постройками, припасами и большей частью лодок. Требования людей не сильно расходятся с предварительными подсчетами Глоина: сумма внушительная, но не чрезмерная.

— Это не все.

На стол ложится еще один лист. Список тех, кто потерял кормильца, лишился накоплений и домашней скотины.

— И во сколько вы это оцениваете?

Человек, сидящий рядом с Бардом, приглаживает усы.

— Семьям-то без мужиков на что жить? Да и деток без баб кто растить будет? — он косится на Барда, осекается и торопливо продолжает: — А ежели у меня коза была, то я, значит, молока лишился — раз...

Видит Махал, сто раз был прав Даин насчет соседей!

— Я. Спрашиваю. Сколько?

Человек начинает загибать пальцы:

— Ну, за мужика погибшего и за бабу, если кто остался у них, тому триста золотых, потому что они ж работать могли еще, сколько проживут. За дитев по сто золотых — пока новые нарастут. За козу али за свинью — по пятидесяти золотых...

Глоин от возмущения давится словами. Балин приподнимает пергамент со списком.

— А кто может засвидетельствовать потерю животных, — он вглядывается в мелкие строчки через линзу, — драгоценностей и прочего имущества?

— Так это каждый подтвердит! — Усатый таращит глаза, явно пораженный их недогадливостью.

— И припишет себе по пять коров, лошадей и по стаду баранов, — фыркает Глоин.

— Мы вам не жулье какое-нибудь! — Человек горделиво задирает подбородок. — Больно всякий по себе судить горазд!

— Довольно! — Торин хлопает по столу ладонью, так что бумаги разлетаются в стороны, а рана в груди отзывается резкой вспышкой боли. Сжав зубы, он поворачивается к Барду. — Вот мое предложение: я выплачу первоначальную сумму в пятикратном размере. Третью часть золотом, треть — материалами, оставшуюся треть — торговыми льготами на покупку и перепродажу любых наших изделий сроком на двадцать лет. Золото между своими людьми распределяй, как хочешь.

— А как же..? — начинает было усатый любитель коз.

— Это окончательное решение.

Бард хмурится и трет лоб.

— Мне надо подумать.

Торин кивает, откидываясь в кресле, и ловит взволнованный взгляд хоббита. Тот настороженно косится на людей, переводя взгляд с одного на другого. Торин ободряюще улыбается ему. Они согласятся. Для этого ему даже не обязательно слушать взявшего слово Балина. Бард отважен и честен — славные качества для короля, но не для бургомистра. Скоро он сам убедится, что последняя треть — намного важнее первой, и именно она принесет не в пример больше выгоды по сравнению с золотом, которое каждый будет стремиться урвать себе.

В памяти всплывает ворчливое: «За борт его, и дело с концом», и губы против воли растягиваются в улыбке. Да уж, хотелось бы его головой да в холодную воду макнуть, чтобы начал трезво мыслить...

— Позвольте, господин Бард! — испуганное причитание усатого прерывает череду мыслей. — А эльф-то говорил, что не след им доверять. Пусть сначала золото сполна выплатят ...

Бард не удостаивает его ответом.

— Я принимаю твое предложение, — он открыто смотрит на Торина. — Подпишем договор, и я передам тебе камень.

Бильбо облегченно улыбается и переглядывается с Балином.

Что ж, пожалуй, с Бардом можно иметь дело. Особенно, если он перестанет петь с чужого голоса. Эльфы могут запудрить мозги кому угодно, но где Дейл, и где Лихолесье? Скоро Эребор возродит прежнее величие — превзойдет его! — и люди из Дейла и Эсгарота будут искать его покровительства. Будет так, как они когда-то мечтали...

Торин кивает Барду, вставая, и может поклясться, что слышит согласное хмыканье за спиной.

***

Даин собирается обратно в Железные Холмы, и они вместе с Балином, Фили и Кили сидят допоздна в расчищенных комнатах на первом глубинном — до королевских покоев уровнем ниже еще не добрались — куда Торин перебрался из караулки, и обсуждают, что прежде всего потребуется переселенцам, и какое количество припасов отправить с первым караваном.

— Ладно, с этим я разберусь. — Даин прикладывается к фляге, протягивает Торину и, получив отрицательный ответ, с сожалением затыкает пробку. Учитывая его любовь к крепленому меду, странно, что там еще что-то осталось. — Ты лучше подумай, что со всей этой падалью делать.

— О чем ты?

— Ну как — люди своих павших на старом кладбище похоронили, эльфы — в лес потащат, а эту мразоту морготову воронье который день жрет. Сейчас-то ладно, а по весне такая вонища стоять будет! Да и у людей, говорят, от этого болезни идут.

Оглянувшись на брата, Кили встречается взглядом с Торином:

— А что, если их в туннели сбросить, ну, из которых они появились? И засыпать потом?

— Не зря ж эти червяки столько дырок навертели, — подхватывает Фили.

— Что ж, в этом есть резон.

Хотя тела Азога и его выблядка он бы лично искромсал на куски и скормил эсгаротским свиньям.

— Орков можно, пожалуй, — соглашается Даин. — А вот с троллями загвоздка будет. Эти туши целиком поди дотащи туда, да и рубить на морозе удовольствия мало. Сжечь бы, но тут леса ближе эльфячьего не найдешь.

Тратить на это дерьмо лес слишком расточительно. А вот если...

— Фили, ты говорил, что склады с углем не пострадали?

— Да. Ты хочешь использовать уголь? Но он просто так не загорится...

— Балин, у нас еще осталась взрывчатая смесь?

— Сколько угодно. Если понадобится — можем смешать еще.

— Отлично! — Торин усмехается. — Заодно спалим к барлогам весь оставшийся хлам.

***

Ухватившись за каменный выступ, Торин с усилием преодолевает последние ступеньки и поднимается вслед за остальными на внешнюю галерею, делая вид, что не замечает плетущихся за ним Фили и Кили. Страхуют ведь, паршивцы!

Он опирается на парапет и старается не слишком явно хватать ртом обжигающе-морозный воздух. Подъем слишком долог и крут для него, но было бы обидно пропустить такое зрелище. Долина перед Главными Воротами бугрится шрамами от свежезасыпанных орочьих тоннелей, куда были свалены сотни тел. Прибитые поземкой к камням жидкие полосы снега напоминают грязно-серые бинты, оплетающие многочисленные раны. Неподалеку возле нескольких внушительных тролльих туш свалены груды угля, обильно пересыпанного горючим порошком; несколько гномов с факелами наготове ждут сигнала.

Пожалуй, огонь получится не хуже, чем из драконьей пасти. Изнутри скрученной пружиной распирает азарт, напоминая о детских проделках, когда они с Двалином таскали из мастерских все, что могли, а потом поджигали в пустынных переходах и заброшенных штольнях, любуясь разлетающимися искрами и разноцветными языками пламени. Как они тогда ничего не сожгли... важного. Сегодня то же самое чувство толкает его в спину, подгоняет звонким мальчишеским смехом. Ну что, устроим развлечение, дружище?

Даин поворачивается к нему:

— Начинаем?

— Если никто не против, — стоящий позади всех Таркун пробирается вперед и, прищурившись, опирается на посох, — я мог бы немного... помочь.

Усмехнувшись, Торин кивает. Ничто не мешало волшебнику предложить свою помощь раньше. Ну, разве что страсть к шумным представлениям.

Таркун подходит к парапету, что-то бормочет под нос, поднимая свой посох, и вырвавшаяся из него ослепительная молния разом зажигает все костры в долине, заставляя пламя взвиться до небес. Уголь, даже сдобренный горючей смесью не дает такого яркого огня. И такого мощного. Но поддерживаемые магией костры продолжают полыхать, даже когда начинается сильнейший снегопад, и не гаснут, пока от гигантских уродливых туш не остаются одни головешки. В считанные минуты снег скрывает грязь и копоть, устилая все от отрогов до самой реки чистым белым полотном.

Рядом раздается тихий вздох. Бильбо дышит на покрасневшие пальцы. Заметив его взгляд, он поясняет:

— Просто вспомнилось вдруг. Знаешь, у нас это не так часто бывает, но когда выпадает столько снега, на улицу высыпают все подряд: и старики, и хоббитята, — по губам Бильбо скользит улыбка. — Кидаются снежками, лепят снеговиков. И это так... красиво. — Он шмыгает носом и трет покрасневшие ноздри костяшками пальцев. — Я тут подумал. Пора мне возвращаться домой.

Его желание понятно, и они не имеют права его удерживать, но пускаться в долгий путь одному в самый разгар зимы?

— Может, задержишься до весны? Конечно, сейчас Эребор не тот...

— Торин, — Бильбо улыбается и останавливает его, подняв руку: — Спасибо за предложение. И за гостеприимство. У вас невероятный дом, даже сейчас, и он станет еще прекраснее и величественнее. Но я скучаю по своему: по креслу у камина, по моим книгам и деревьям в саду. Я должен вернуться.

— Не беспокойся, — Таркун наклоняет голову, глядя на них из-под нависающих полей своей шляпы. — Он отправится в путь не один. У меня есть кое-какие дела на западе.

Что ж, раз так, остается только проследить, чтобы их маленький взломщик получил причитающееся ему вознаграждение. Можно надеяться, что с волшебником он доберется в целости и сохранности назад к своим родным. Ему самому тоже стоит, наконец, взглянуть в глаза прошлому. Бильбо прав — есть вещи, которые нельзя откладывать.

***

На карнизе над входом нет резьбы, а замененная опора не покрыта мраморными плитами — мастера закончили расчистку покоев, принадлежавших королевской семье, еще десять дней назад, убрали обломки рухнувшей колонны, восстановили прилегающие участки стены, но до окончательной отделки дело дойдет не скоро.

Каждый день Торин собирался придти сюда, и каждый день находились новые дела: отыскать нужные бумаги, выслушать доклады, распределить работу...

Кого он обманывает? Он цеплялся за любой предлог, лишь бы не приходить.

Масляные лампы освещают унылую пустоту коридоров. На стенах то тут, то там виднеются пустые крючья с обрывками нитей: некогда яркие гобелены с изображениями великих воинов и легендарных мастеров кхазад изъедены молью и поражены гнилью. В углах колышется клочьями паутина.

Каждый шаг разносится гулким эхом, распугивая притаившиеся за колоннами тени. Торин заглядывает в одну комнату за другой, встречая везде одно и то же: густой слой пыли на оставленных вещах, угрюмую тишину, холод, запустение.

Что он надеялся здесь найти? Не осталось никого из тех, кто когда-то жил в этих покоях. Останки матери покоятся в общей могиле вместе с другими погибшими в драконьем пламени — их невозможно ни опознать, ни разделить. Прах Трора и Фрерина развеян над Долиной Туманных ручьев. Тело отца так и осталось не погребенным. Нет звонкоголосой эреборской принцессы, чье детство кончилось с прилетом Смауга. И того Торина тоже нет. И никогда уже не будет. Это преследовало его всю жизнь: потери за потерей, словно выбитые из фундамента камни, и теперь стены идут трещинами и осыпаются, грозя погрести его под обломками... Прочь отсюда, скорее!

Он почти бегом поднимается обратно по коридору, заворачивает за угол и останавливается, прижавшись лбом к холодному мрамору. Сердце бешено колотится о ребра, воздух, густой и вязкий, встает в груди комом. Его всего трясет, холод обступает со всех сторон. Он прижимает ладони плашмя к стене, безуспешно пытаясь унять дрожь... А потом плечо ощущает привычную тяжесть руки, и облегчение прокатывается по хребту теплой волной. Снова можно дышать. Можно расслабиться. Можно распрямить сведенные судорогой пальцы и почувствовать под ними прохладную шероховатость камня. Плоть Горы. Пусть прошлого не вернуть, но можно отстроить будущее, где Эребор снова будет домом. Для них — всех, кто остался. Для его племянников. Для их детей.

Торин делает глубокий вдох и медленно направляется вдоль пустого коридора к перекрестью лестниц. За спиной слышится знакомая тяжелая поступь.

***

Прилетает ворон от Даина: караван должен прибыть дней через семь-восемь, самое большее — десять.

— Давно пора, — ворчит Глоин, внимательно изучая список материалов, запрошенных людьми из Дейла. — Третий день уже одной рыбой питаемся.

— Узбад! — Бифур по привычке то и дело переходит на кхуздул. — С дозорной башни видели подозрительное движение на восточном склоне. Если какая-то ебучая мразь выжила, они могли укрыться в отрогах.

— Если кого-то из орков и упустили, они уже далеко отсюда, забились в свои норы в Мглистых горах или в Серых.

Среди собравшихся гномов пробегает шепоток. Глоин, нахмурясь, оглаживает бороду:

— Может, это забрели потревоженные звери, но лучше убедиться, что с нашей стороны путь безопасен.

С этим не поспоришь.

— Хорошо, пусть Двалин возьмет пятерых гномов и прочешет все отроги к востоку от Главных Ворот.

Разговоры резко стихают. Глоин медленно поворачивается к нему:

— Ты имел в виду Видфина?

— Двалин знает здесь каждую тропу, каждый камень, о чем здесь спорить?

— Я не спорю, Торин, но Двалин же...

Махал. Как он мог забыть... Подлокотники кресла жалобно трещат под пальцами.

— Ты прав. Пошли Видфина. — Глубокий вдох. — Фили, Кили, что там с плавильнями, удалось запустить?

— Да, хотя повозиться пришлось знатно...

Глоин кивает, откинувшись в кресле. Все взгляды устремляются к Фили, рассказывающему, что удалось сделать с печами за последние дни. Только Кили, сидящий рядом с братом, поворачивает голову, и Торин делает вид, что не замечает внимательного карего глаза, косящего в его сторону.

***

Сваленное в сокровищнице золото едва начали разбирать, когда пришлось отсчитать причитающееся погорельцам из Эсгарота, а потом хоббиту. До остального не дошли руки, и вся эта бескрайняя переливающаяся груда так и лежит здесь, мерцая в тусклом свете факелов. В тихом шорохе монет, осыпающихся под ногами, не слышно эхо шагов, преследующее его в переходах.

Торин поднимается на вздымающийся ввысь золотой холм, усаживается на пол, попирая сапогами монеты, и смотрит, как они текут вниз тонкими струйками, вливаясь в бесконечное золотое море. Когда-то оно туманило его разум, заставляя забыть, кто ему союзник, а кто враг, забыть, кто он сам. Если бы не друг, единственный, кто не отступился, кто открыто сказал в лицо то, что думает — смог бы он побороть эту отраву?

Прости меня... Я знаю, ты не держишь на меня зла. Хватило одного взгляда, чтобы объясниться — там, перед тем, как отправиться в бой. Но, Махал, как же мало нам было отпущено!

Торин погружает руку в лежащие монеты, чувствуя, как они струятся между пальцами, холодят кожу. Они лежат горкой на его ладони, сыплются по одной вниз, как утекающие мгновения. Если бы можно было обменять их на золотые: по сотне, по тысяче за каждый миг!

Последняя монета падает обратно, и его рука снова пуста. Ноют, напоминая о себе, затянувшиеся раны — от холода, должно быть. Кажется, что он так и остался лежать там, на льдине, и ледяная корка сковала его снаружи и изнутри.

Почему ты оставил меня? Почему не дождался...

Если он сходит с ума, представляя, что Двалин не умер, разве он не может погрузиться целиком в это безумие? Почему он чувствует его присутствие, говорит с ним, но не может услышать в ответ? Не может увидеть его? Не может коснуться?.. Что толку в этих вопросах.

Тихо звякают, осыпаясь, монеты.

— Балин тебя весь день ищет. — Кили опускается рядом, подбирает монетку и подбрасывает ее в ладони. — И Глоин тоже. — Он швыряет монету к подножию кучи и поворачивается к Торину правым глазом. — Я понимаю: тебе тяжело...

— Что ты знаешь...

— Да уж знаю, не слепой, — фыркает Кили. Он поправляет кожаную повязку, прикрывающую пустую глазницу, и смеется. — Я своим одним больше вижу, чем некоторые двумя здоровыми. А раньше и подавно. — Он отводит взгляд и принимается рассеянно пересыпать монеты.

Вот, значит, как. Кто бы мог подумать, что Уголёк окажется таким глазастым, да, Двалин? Хотя ты-то как раз подозревал, говорил, что нигде от мальчишек не схоронишься, особенно от младшего.

— Знаешь, — Кили поднимает голову, пытаясь стряхнуть лезущую в глаз челку, — я бы, наверное, с ума сошел... Не смог выдержать, если бы что-нибудь случилось с Фили. Или с Тауриэль.

Хочется сказать ему что-нибудь резкое, отчитать за то, что смеет равнять какую-то остроухую с братом. Но он видел их вместе, один раз, с галереи: две маленькие фигурки на склоне Горы. Мощная, статная, горделиво ступающая по каменистой тропе, и длинная, тоненькая, неловко переваливающаяся при каждом шаге. Фили потом рассказал, что ей булавой раздробило колено и голень, Больг постарался. Эльфийские лекари чудом спасли ногу, но даже они не смогли убрать хромоту. И тогда, глядя на ковыляющую эльфийку... Нет, ему не было жалко её, но это было... неправильно. Ранения у гномов — как зазубрины на клинке, знаки боевой доблести. А эта рыжая — хрупкая, гибкая, как медная проволока — казалась покореженным драгоценным украшением, изуродованной работой толкового мастера.

Что ж, сердце иногда делает причудливый выбор. Кому, как не ему это знать.

— Мне до сих пор кажется, что он где-то рядом. Я слышу его шаги, говорю с ним, как будто он может ответить.

— Я думаю, он больше всего бы этого хотел. Это же наша мечта была: сюда вернуться всем вместе. Твоя мечта... — Кили вздыхает. — Я тоже по нему скучаю. Помнишь, как я твой меч стащил, а у Двалина — камень, и наточить пытался — ты меня чуть не убил тогда. — Он смеется и качает головой, и Торин невольно улыбается.

— Стоило бы. Едва клинок не сгубил. Выпороть надо было, чтобы сидеть не мог.

— Ну, я тогда два месяца все ваше оружие чистил и смазывал. — Кили хмыкает. — Даже не знаю, наказание это было или награда. А помнишь, мама на ярмарку уехала? Я тогда совсем мелкий был, и Фили с сыновьями Андвари подрался за то, что те меня задирали. Руку выбил, а к тебе мы идти боялись...

— И Двалин ее вправлял.

— Откуда ты?.. — Кили удивленно поднимает голову. — Он обещал не рассказывать.

— Он и не рассказывал. Андвари потом сболтнул, что Хьюки двух зубов недосчитался.

— Трех! А у Эйтри нос сломан был.

— Ах, вот значит как.

Кили пихает его плечом и смеется.

— А как вы нас первый раз на охоту с собой взяли!

— И вы распугали всех косуль.

— Зато я подстрелил кабана!

— Сеголетка. А Фили чуть не порвал матерый секач.

— Ага. Я тогда впервые узнал, что такое блядский сучий потрох, — ухмыляется Кили. — И про махаловы яйца тоже.

— Да, Дис была в восторге...

Что-то щекочет щеку. Торин рассеянно трет лицо и застывает. Несколько секунд уходит на то, чтобы осознать, откуда на его пальцах влага.

Кили хлюпает носом и приваливается теплым комком к его боку. Как всегда умудрился растопить лед. Торин обнимает его за плечи и зарывается носом во встрепанную макушку, пряча лицо в пушистых прядях. Все будет хорошо, Уголёк. Обязательно будет.

***

И все почти хорошо. Если не думать о том, как могло бы быть. Если не оглядываться назад, в пустоту переходов. Не разливать эль по привычке в две кружки. Не тянуться спросонья на другую сторону кровати.

Торин и сам не знает, чего жаждет больше, разрываясь между видениями и реальностью, неумолимо напоминающей о том, что так хочется забыть.

Он с головой уходит в дела, изучает планы, проверяет работу мастеров. Как только рана позволяет поднять молоток, пропадает целыми днями в кузне, сам берясь за ковку — чем сложнее, тем лучше. Как этот механизм для насоса взамен сломанного. Деталей много, все с выемками и выступами, и Торин целый вечер и полночи льет, подпиливает, кует и перековывает, подгоняя одну к другой, и каждый раз, поминая Дурина и все его перерождения, слышит за звяканьем инструментов и шипением металла подначивающее хмыканье и с утроенной силой берется за дело.

Последняя шестерня встает на место, точно совпадая по размеру с соседними. Рычаг вверх — и механизм бесшумно проворачивается, полностью готовый к работе.

— Ну, что теперь скажешь? Надо было поспорить на сотню, что я сегодня закончу!

Торин оборачивается, торжествующе улыбаясь, и опускает руки. Дело к утру, и в кузне давно уже никого нет. И не было.

***

Свет от факела узкой полосой скользит по стене, ложась под ноги. Внизу, в погребальных залах, царит полумрак и тишина.

Торин зажигает свечи по углам и вставляет факел в крепление на стене. Среди кхазад заведено никогда не нарушать покой своих усопших, но что, если они сами не оставляют в покое живых?

Нужная гробница отыскивается легко, будто ноги сами ведут его. Высокий постамент. Темно-серый камень — на самом деле зеленоватый со светлыми прожилками, прохладный и гладкий. Четкие линии рун по бокам: Здесь лежит Двалин, сын Фундина. От родного имени в груди разливается привычное тепло, и взгляд невольно ныряет в темноту, выискивая знакомый силуэт...

Хватит!

Плита не поддается — слишком тяжела. Торин наваливается, толкая еще и еще. Шрам на груди мучительно ноет, левую руку простреливает острой болью... Он упирается изо всех сил, камень со скрежетом сдвигается, и он хватается за края, чтобы не упасть.

Двалин...

Кажется, что он просто спит. Очень крепко: глаза неподвижны, дыхание почти незаметно. Такой знакомый шрам через бровь, пересекающий переносицу... Рука останавливается в последний момент.

Двалин.

Кожа под пальцами холодная, застывшая — она всегда была теплой, в любой мороз. Нос стал чуть острее, щеки впали. Он так выглядел в ту морготову зиму в Дунланде, когда почти нечего было есть, а то, что было, отдавали детям и старикам. Пришлось зарезать двух пони, чтобы не сдохнуть с голода...

Волосы стали тусклее и суше. Кожа серая или это просто свет так падает...

А перед глазами он — живой, ухмыляется в усы, рассказывая очередную шутку. От него веет жаром, пахнет хмелем, потом и оружейным маслом. Поднимает брови, прищуривается, смотрит, смотрит...

Двалин.

Ладонь последний раз накрывает сложенные на груди холодные руки. Двалина больше нет. Ему не разбудить его.

Вернуть плиту на место еще сложнее. Торин тянет ее на себя, но она слишком тяжелая. Ну же, ну! Он упирается сапогом в постамент, напрягает все силы, но пальцы скользят по камню, едва не срывая ногти. Тени от свечей пляшут на сером лице...

— Давай на раз-два — взяли!

Плита трогается. Последнее чудовищное усилие, и она становится на место. Фили приваливается к гробнице с другой стороны, тяжело дыша.

Торин сползает на пол, прислонившись спиной к постаменту, и закрывает глаза. Через какое-то время раздаются шаги, и Фили садится рядом. Они молча сидят, откинувшись на высокий камень. В тишине сухо потрескивают свечи.

— От Даина послание пришло, второй караван скоро будет.

Раздается шорох: Фили вытягивает ноги, устраиваясь поудобнее.

— Может снова Видфина с отрядом навстречу послать, вдруг еще одно стадо косуль приблудилось?

Торин усмехается и поворачивает голову. Фили улыбается.

— Знаешь, Двалин мне в тот день дважды жизнь спас.

Торин отводит глаза. Он не знает, хочет ли он это слушать. Впрочем, он ничего уже не хочет. Чего можно хотеть, когда кругом холод и пустота?

— Второй раз там, у скалы, когда меня ранили, а первый еще раньше — помнишь, когда ты нас с Кили хотел на разведку отправить?

Конечно, помнит. Молодые, легконогие — мальчишки должны были без труда разузнать, что к чему, пока они с Двалином разобрались бы с гоблинами.

— Торин, давай я пойду. Я тут все как свои пять пальцев знаю. А с гоблинами вы с парнями и без меня разберетесь.
Сначала Торин думает, что ослышался. Двалин никогда прежде не оспаривал его приказы, но в том, что он говорит, есть резон.
— Хорошо. Фили, пойдешь с Двалином. Если что-то заметите — немедленно возвращайтесь. Кили, готов?
— А то!

— Я услышал шум и уже наверх хотел рвануть. — Фили усмехается. — Он меня за шкирку ухватил, как пятилетку перед печью. Наорал шепотом и к выходу потащил. Хорошо не пинками.

Торин глубоко вдыхает. Он помнит каждую минуту так, словно это было вчера. Двалин с Фили тогда быстро вернулись, даже гоблинов на их долю хватило — они с Кили еще не управились. А потом появился Бильбо. Он хотел отослать их оттуда, всех четверых. А они, не сговариваясь, послали его. И пообещали задержать армию Больга, пока он будет пробиваться к Азогу.

— Знаешь, я потом думал: если бы мы с Кили туда пошли, живыми бы не выбрались. Хотя Кили я бы, конечно, наверх не пустил...

— Я же приказал не вступать в бой.

— Знаю. Просто стыдно было вот так, ни с чем назад возвращаться. Прости.

Фили опускает голову, и Торин, не удержавшись, протягивает руку, ероша светлую гриву, и притягивает его ближе.

— Все мы иногда совершаем ошибки. Главное, чтобы было время их исправить.

Почему Двалин вызвался тогда отправиться вместо них? Был так уверен, что справится лучше? Или знал, что они непременно наломают дров? Кому это известно лучше, как не наставнику. А может, сработало многолетнее воинское чутье. Теперь уже не спросишь...

Обратно они с Фили возвращаются не спеша. Надо решить вопросы с размещением, выделить кхазад для помощи людям в Дейле, проверить, как работает подача воды в кузни и недавно восстановленный подъемник.

Шагов за спиной больше нет. Поздно вечером, возвращаясь в свои покои, Торин специально поднимается на внешнюю галерею, а потом проходит коротким путем через пустующую оружейную: ничего.

Бархатистое эльфийское вино — не иначе подарок самого Трандуила — присланное Бардом в благодарность за помощь со строительством, горчит на языке. Несмотря на жаркое пламя в очаге, пальцы ног леденеют и поджимаются от холода. Торин гасит свечу и забирается под тяжелую медвежью шкуру.

***

Орки повсюду. Фигура отца скрывается за их спинами, его уже совсем не видно. Он пытается докричаться, пробиться, но орков слишком много.

Где-то здесь Фрерин. Торин не видит его, но знает, что брат должен быть поблизости. Почему он его не видит? Только бы не наделал глупостей... Короткий вскрик. Где же ты, братишка? Неужели поздно...

Они с Двалином сражаются спина к спине, протыкают насквозь тела, сносят головы, и вспарывают горла, но на место одного встает десяток других, и они снова и снова поднимают оружие, прикрывая друг друга. А потом Двалин вдруг оказывается далеко, у самой скалы, и Торин один... Азог приближается, заносит булаву. От удара щит выбивает из руки, а сам он отлетает прочь, откатывается в сторону, пытается уклониться, оскальзываясь на камнях. Кругом тела павших кхазад, они везде... Фрерин? Фрерин! Он подбирает меч — изогнутый эльфийский клинок полыхает как молния — принимая на него удар булавы, и еще один, и еще.

Двое молодых воинов противостоят дюжине орков. Фили! Кили! Их не должно здесь быть! Они слишком молоды для битвы... Они отчаянны. Орки падают под ударами мечей, но их так много…

Азог скалит клыки. Когда ж ты сдохнешь, Морготова отрыжка?!

Кили! Нет! Морготовы твари обступают их со всех сторон, а он не может до них добраться, не может защитить. Фили бьется один. Черное кривое лезвие скользит по кольцам доспеха, рассекает плоть. Кровь на кафтане. Меч падает на землю... Нет... Двалин! Как он оказался рядом с ними? Только вытащи их, помоги им!

Земля уходит из-под ног, и Азог наклоняется над ним, заносы руку для последнего удара. Мальчишки живы? Крик. Что с ними? Клинок врезается в грудь. Вдох оборачивается хрипом. Двалин!

ДВАЛИН!

— Дядя! Дядя... Торин!

Он вскидывается на кровати, глотая густой плотный воздух, и пытается нашарить рукоять меча.

— Дядя, не надо! Это же просто сон. — Кили осторожно удерживает его за плечо, темный глаз встревожено блестит в полумраке. — Только сон.

Торин заставляет себя расслабиться. Кажется, он опять напугал мелкого. Надо бы его успокоить, но в глотку словно песка насыпали. Он взмахивает рукой, указывая на оставленную на столе бутылку, Кили поднимается, наливает вино в кубок и подает ему.

— Ты кричал. Громко. Я подумал, что-то случилось.

Да уж, громко, если было слышно... откуда, кстати?

— Как ты здесь оказался?

— Тут ход есть, из соседних покоев. Ну, то есть, из моих.

Торин вспоминает расположение комнат и переходов на уровне. Верно, есть. Откуда только Кили про него известно. Хотя эти двое что угодно найдут и куда угодно пролезут.

— Фили тоже проснулся?

Кили скребет кончик носа:

— Вряд ли. Слишком далеко отсюда.

Далеко? Неужели братья впервые поселились не то, что порознь — но даже не вплотную друг к другу?

Почувствовав его удивление, Кили пожимает плечами:

— Его комнаты — первые от входа в крыло, ближе к парадным залам.

Вот оно что. Чтобы неурочные посетители не беспокоили узбада, а направлялись к его наследнику. Распределили обязанности, паршивцы мелкие.

— Все в порядке, Кили.

— Угу.

Кили так и сидит на краю кровати, ежись от холода: еще бы, огонь в очаге почти погас, а он в одной рубахе да штанах. До утра он его караулить собрался, что ли? После такого попробуй уснуть.

Торин двигается, откидывает мех:

— Залезай.

Кили сверкает улыбкой и, скинув сапоги, моментально устраивается под шкурой, вытягивается, закинув руку за голову, и принимается рассуждать вслух о том, как они завтра собираются обследовать шахты, как в Дейле восстановили целых две улицы и рыночную площадь, а весной собираются приняться за ратушу, о том, как летом приедет Дис...

Когда Торин открывает глаза, поздняя зимняя заря просачивается из световода, окрашивая комнату в серо-синий цвет. Кили сопит, устроившись у него под боком и уткнувшись носом ему в плечо. Как в детстве, когда Дис была в отъезде, и он ночевал у них, а Кили просыпался и прибегал к нему, испугавшись темноты и пауков под кроватью.

Торин улыбается и приглаживает спутанные темные пряди, как всегда выбивающиеся из хвоста. Уголёк... Он погружается в теплую, цепкую дрему, а когда просыпается окончательно, Кили в спальне уже нет, зато солнце хозяйничает вовсю, намекая, что давно пора подниматься.

***

Ему казалось, что нет ничего страшнее, чем сходить с ума, теряться, не зная, где явь, а где морок. Он ошибался. Если раньше он слышал то, чего нет, чувствовал то, чего не должно быть, то теперь он отчаянно вслушивается в тишину, надеясь уловить хоть малейшее эхо, ищет любой знак, который не даст провалиться в равнодушную ледяную пустоту. И не находит.

Днем полно забот, чтобы занять ум и пристроить руки, но ночью... Каждую Махалом проклятую ночь ему снится бой, и кровь из-под черных зазубрин, и застывшие серым льдом глаза. И не помогают ни вино, ни сонное зелье. Разве что Кили он в последнее время больше не будит. Просыпается с замершим криком на губах и заходящимся сердцем и таращится слепо в темноту, терзая в горсти медвежий мех, ждет, пока отпустит.

И к этому тоже можно привыкнуть. Хотя больше всего хочется побиться головой о стену. Лучше с разбега.

Торин в третий раз перекладывает все бумаги на столе, но старый договор о предоставлении Дейлу в пользование земель в пойме реки взамен на долю в урожае как в шахту провалился. А он нужен позарез, чтобы было, что сунуть завтра под нос Барду, торопящемуся решить вопрос с пашнями и пастбищами до того, как стает снег, если он вздумает завести песню про исконно людские владения. И сверить цифры не мешало бы...

Они сегодня обсуждали новый контракт, и Балин взял списки бумаг, чтобы еще раз просмотреть вечером. Может, он случайно прихватил оригинал? Уже поздно, но Балин всегда ложится за полночь. Помедлив, Торин решительно встает из-за стола.

Из-под массивной двери пробивается тонкая полоска света — свидетельство того, что хозяин покоев еще не ложился. Внезапно изнутри доносится тихий жалобный звук — не то вздох, не то стон. Нахмурившись, Торин толкает незапертую дверь.

Зажженные свечи кидают отблески на разложенные почти по всей поверхности стола бумаги, но сам Фундинул сидит в кресле неподвижно, будто дремлет: голова опущена, руки лежат на коленях.

Стараясь ступать потише, Торин обходит стол, чтобы заглянуть Балину в лицо, и снова слышит тот самый звук: полустон-полувздох.

— Балин?

Фундинул поднимает голову, его отстраненный взгляд рассеянно скользит по комнате и наконец обращается к нему.

— Торин? Прости, я не заметил, как ты вошел.

— Я не стал бы тебя беспокоить в столь поздний час, но мне нужен старый договор с Дейлом о земле. Он не у тебя?

— Договор? Да, кажется, где-то здесь был...

Балин берется за подлокотник, приподнимаясь, и Торин видит предмет, лежащий у него на коленях. Скрипка.

— Вот он, держи, — Балин протягивает ему потрепанный пергамент и, заметив его взгляд, грустно улыбается. — Я решил навестить наши старые комнаты и нашел ее там. — Он ласково обводит деревянный бок и легонько трогает струны. Раздается жалобный стон. — Помнишь, как он играл?

Горло сжимается, и Торин тяжело сглатывает. Конечно, он помнит. И здесь, на этой самой скрипке, и потом, уже в Дунланде, когда Двалин раздобыл инструмент у какого-то музыканта-пропойцы, выменяв его на оленью шкуру. И в Синих Горах — на скрипке, подаренной Торином. Привычным движением упирал ее в сгиб локтя, обхватывая пальцами гриф, и весело оглаживал смычком струны, так, что разом отступали все печали и тревоги, а ноги сами начинали отстукивать ритм.

Грустить скрипка умела тоже. Не так, как арфа, тихим шелестом, а надрывно, до боли, до обжигающих глаза непролитых слез и сведенной челюсти. Плакала вместо них об ушедших друзьях, о родичах. О доме.

Балин бережно оборачивает скрипку куском ткани и кладет на стол.

— Ты хотел обсудить новый договор?

— Не сегодня. — Торин качает головой. — Обсудим завтра. — Кивнув Балину, он сворачивает пергамент и выходит, плотно притворив за собой дверь.

@темы: фик, Торин, Двалин, ЗФБ, дворин

---

ЗФБ-2016: итоги, часть 1

Я бы еще долго с этим тянула, но мне сегодня напомнили, так что выкладываю )) Вообще, я больше всего довольна собой вот в этой ипостаси, она оказалась самой удачной ))

Да, вот так я обычно и бегаю за авторами с дубиной и дикими воплями Но на самом деле, я плясала с бубном и махала помпонами, и мне ДОДАЛИ ))) И вообще командочка додала грэморичей, причем в лице аж трех разных авторов.

Что касается моих фиков, то можно было меньше, но лучше, так что самый откровенный стеб я сюда даже не потащу, а остальное вот:

Флаффное смешное о праздновании Рождества Дня Дурина в Эреборе ))
Название: О приметах и традициях в День Дурина
Размер: мини, (1378 слов)
Пейринг/Персонажи: Бильбо Бэггинс, Торин Дубощит, Фили, Кили
Категория: джен
Жанр: юмор
Рейтинг: G
Краткое содержание: Бильбо отмечает День Дурина в Эреборе.

Встав пораньше, Бильбо умывается, приводит себя в порядок и с особым тщанием выбирает наряд: новый, заказанный по случаю сюртук с золотыми (не латунными уже!) пуговицами, щёгольский платок поверх плотной рубахи в мелкий рубчик, кремовый жилет, коричневые бархатные штаны и отороченная мехом кожаная накидка — единственная уступка гномьей моде. Как-никак он впервые встречает День Дурина в Эреборе. Если не считать предыдущий раз, когда они наперегонки убегали от дракона по пустынным галереям, что, разумеется, не идет ни в какое сравнение с нынешним пышным торжеством.

Гора гудит, гуляет, поёт — с утра и до самого вечера, когда Бильбо уже нетвердо держится на ногах. А вот гномам хоть бы что — бодро вливают в себя кружку за кружкой, гогочут и пляшут на всех свободных поверхностях. Чем-то напоминает празднование зимнего солнцестояния в Шире, разве что без ёлок и омелы. Бильбо уже достаточно пьян, чтобы появились мысли просветить гномов о хоббичьих традициях. Может, они согласятся что-нибудь перенять? Он представляет себе огромную — размером с пресловутую статую Трора — ёлку в Зале Королей, высеченную из зеленого мрамора с золотыми прожилками вместо украшений. А над всеми дверями в покои — венки из остролиста (тоже каменные, разумеется) с рубиновыми ягодами.

— Эй, Бильбо! — чья-то ладонь увесисто хлопает по плечу, так что пьяное хихиканье сменяется приступом икоты. — Твой черед!

— А? Ик... что?

— Тост. Твоя очередь!

Бильбо встряхивает головой. Гномы давно уже вылезли из-за праздничного стола и разбрелись кто куда. В их углу остались только Бофур с Нори, да Фили и Кили решили после танцев пропустить еще по кружке эля. И все они замерли, глядя на него в ожидании речи. Он поднимается с места.

— Я... ээ... очень рад, что мне выпала такая честь — присутствовать на главном празднике вашего народа! Всего какой-то год прошел, а тут, — Бильбо поводит рукой, чуть не расплескав содержимое кружки, — все так изменилось... Теперь здесь действительно дом. Ну, то есть не мой, конечно, мой подальше, — не удержавшись, он снова хихикает. — Давайте выпьем за процветание Эребора! Он ведь просто обязан процветать, я хочу сказать — золота и драгоценностей здесь хоть жо...луди под дубом в таком количестве не валяются. И можно жить спокойно, раз уж орков всех повы...били тогда, и они больше не нападут...

Фили, успевший отхлебнуть эля, хрюкает, так что брызги летят из носа, и заходится в надсадном кашле.

— Фили?

Кили, бросив на Бильбо укоризненный взгляд, участливо хлопает брата по спине.

— Я что-то не то сказал?

Нори многозначительно хмыкает в кулак. Бофур печально улыбается:

— Все в порядке. Ты же не знал...

У Бильбо холодеют пальцы ног.

— Не знал о чем?

— Это очень старая традиция...

— Скорее, обычай, — уточняет Нори.

— Вернее, примета.

— Да в чем дело?! — Бильбо дрожащей рукой ставит кружку на стол. Еще не хватало нарушить какие-то гномьи традиции посреди праздника!

— В День Дурина, — мрачно сообщает Кили, — ни в коем случае нельзя поминать злые силы, находясь под Горой. Иначе...

— Накликаешь беду! — сипит Фили.

— Это... это же шутка?

— Шутка? Вспомни, что было в прошлый День Дурина, — Нори выразительно поднимает заплетенную бровь.

В прошлый День Дурина? Тогда они открыли дверь, и он спустился вниз в сокровищницу. Но ведь никто ничего такого не говорил, все желали ему удачи, и Балин... Балин тогда сказал: «Если увидишь живого дракона — не буди его»! И дракон проснулся! Как там Торин сегодня говорил в торжественной речи? «И пусть в этот день ничто не омрачает ваши мысли...» Неужели это правда?!

— Не переживай, — говорит Нори.

— Никто тебя не винит, — кивает Фили.

— Мы никому не скажем, что это ты, — обещает Бофур.

— И вообще, давно пора было размяться, — Кили азартно потирает ладони.

— П-п-подождите! — Бильбо поочередно обводит их взглядом, чувствуя, как его захлестывает паника. — Но как же... Что, если кто-то не знает об этой примете?

— Да о ней даже младенцы знают, — усмехается Нори.

— Еще до того, как начнут говорить, — добавляет Фили.

— А чужаков под Горой не бывает.

— Неужели нельзя это как-то исправить? — Бильбо нервно шмыгает носом. — Должно же быть что-то...

— Вообще-то есть один способ, — пожимает плечами Нори.

— Ага. Надо взять... топор. — Кили переглядывается с братом и тот подхватывает: — Потом нужно выйти за ворота и произнести «Дурина властью — сгиньте напасти!»

— И три раза замахнуться топором, — торжественно заключает Бофур.

— Аа... — Бильбо растерянно озирается. — А где мне взять топор?

— Да вон у Двалина, — Кили кивает на стоящий в углу огромный боевой топор.

— А он разве не будет возражать? — Бильбо пытается высмотреть в веселящейся толпе Двалина, который прихватил с собой скрипку и, судя по звукам, наигрывает сейчас что-то бешено-веселое. — Наверное, надо у него спросить...

— Поверь, он будет только рад помочь, — заверяет его Нори.

Бильбо осторожно поднимает топор и чуть не заваливается вместе с ним. Бофур предусмотрительно придерживает его за локоть.

— Ну.. ээ... я пошел?

— Давай! — гномы одобрительно кивают ему вслед.

Топор здоровенный, и Бильбо заносит то вправо, то влево. Странное дело: встречные гномы почему-то не интересуются, куда несет хоббита на ночь глядя, да еще с чужим топором. Даже стража у ворот молча пропускает его наружу.

Он выходит к самому мосту, чуть не поскользнувшись на припорошенных снежком скользких камнях. Так. Как там говорили:

— Дурина властью — сгиньте напасти!

И три раза взмахнуть топором. Тяжелый же, зараза! Поднять топор получается только на уровень пояса, после чего он моментально устремляется вниз, чуть не оттяпав пальцы на ноге. Ладно, будем считать, что раз. Расставить ноги пошире, наклониться. Глубокий вдох. Собраться с силами, качнуть вперед-назад... Иэх! Топор описывает блестящую дугу, поднимаясь чуть выше, и падая, едва не выдергивает руки из плеч. Два! И последний. Попробовать с разворота, что ли? Бильбо перехватывает поудобнее топор, оборачивается, одновременно распрямляясь и делая широкий замах. Левая нога едет вбок по льду, рукоять вырывается из рук, и он окончательно теряет равновесие, плюхаясь на пятую точку. Три.

Ну что, задача выполнена, осталось подобрать топор, и можно возвращаться. Только вот топора-то нигде не видно. Зато видно небольшую лунку в сугробе на краю моста. Хороший такой сугроб, с Бильбо высотой. Может, подождать до весны, пока снег растает? Не единственный же у Двалина топор, в конце концов, да и оружие у гномов не ржавеет, они сами хвастались. Бильбо представляет, как озвучивает это Двалину. Ладно, не такой уж сугроб и глубокий.

Он засовывает в лунку руку по локоть, потом по плечо. Обнаружить предсказуемо ничего не удается, и Бильбо со вздохом принимается расширять отверстие. Снег плотный, слежавшийся — его каждый раз сгребали к краю, расчищая дорогу через мост. На дне лунки топора тоже не оказывается — с таким весом он мог пропахать полсугроба, и теперь приходится копать вглубь. Хмель быстро выветривается на морозе. Пальцы быстро немеют, обшлага сюртука становятся мокрыми, а на голову сверху сыплются комья снега. Наконец Бильбо нашаривает край рукояти и тянет ее на себя. Вот только вытащить эту здоровенную бандуру из-под толстого слоя снега, стоя вниз головой по пояс в сугробе, попросту невозможно — ноги скользят по льду, второй рукой дотянуться до топора не получается, кровь приливает к лицу...

— Бильбо?

Ох, вот только Торина тут еще и не хватало!

— Что ты тут делаешь?

Судя по голосу, короля явно забавляет вид торчащего из сугроба хоббичего зада. Вот нет, чтоб помочь! Бильбо предпринимает еще одну попытку вытащить топор и скрипит зубами, сознавая тщетность своих усилий.

Внезапно широкие ладони крепко ухватывают его за пояс и вынимают из сугроба. Вместе с топором. Дрожа от холода, Бильбо поворачивается к Торину.

— С-спасиб-бо.

— Ты выбрал странное время и место для тренировки, мастер Бэггинс. И странное оружие, — Торин переводит взгляд на топор, в который Бильбо вцепился мертвой хваткой. — Двалин его как раз ищет.

— Я уже собирался его вернуть, — спохватывается Бильбо. — Теперь-то на Эребор никто не нападет.

— Конечно, — усмехается Торин. — С таким-то защитником.

— Нет! То есть... я не это имел в виду, это же для приметы.

— Приметы? — Торин поднимает брови.

Он забирает у Бильбо топор из заледеневших рук:

— Идем-ка обратно, согреешься.

Они возвращаются в Гору, и по пути Бильбо рассказывает всю историю с неудачным тостом.

— ...и я им три раза взмахнул, так что не волнуйся...

Раздается какой-то сдавленный звук, Бильбо оборачивается к Торину и осекается: лицо у короля перекошено, губа закушена, только подбородок мелко трясется.

— Так это... — Осознание накрывает, как тяжелый пласт снега с крыши. — Это все неправда, да? Они все придумали, чтобы меня разыграть! Фили и Кили...

— Обалдуи, — Торин качает головой. — Уши надрать обоим.

— Знаешь, я думаю...

Они как раз подходят к пиршественному залу, когда оттуда раздаются грохот, жалобные возгласы и грозный рык Двалина.

— Они уже раскаиваются, — усмехается Торин.

Ну что ж. Бильбо вздыхает.

— Слушай, если уж меня начали знакомить с гномьими обычаями, может, вам придется по душе кое-что из хоббичьих?

— И что ты предлагаешь? — Торин заинтересованно поворачивается к нему, и Бильбо решается:

— Давай поставим в Тронном Зале ёлку.

А если гномам понравится, можно будет подумать и насчет омелы.

И еще одно смешное по заявке, по которой нельзя было не упороться ))
Название: В Чертогах Мандоса
Размер: мини, (1883 слова)
Пейринг/Персонажи: Намо Мандос, Двалин, Торин Дубощит, Фили, Кили
Категория: джен
Жанр: юмор
Рейтинг: G
Краткое содержание: по заявке "...а пусть Двалин вернёт Торина с того света. Отобьёт, отмолит, приведёт за руку - как угодно"

Густой белесый туман клубился между мощными серокаменными колоннами Залов Мандоса, скрывая собой входы и выходы, и постепенно таял в необозримой вышине. Феар ушедших из мира живых призрачными тенями скользили из одного зала в другой, не нарушая торжественного безмолвия.

Владыка Мандоса Намо в своей бесплотной ипостаси незримо парил под сумрачными сводами, поглощенный созерцанием грядущих судеб мира, когда резкий звук ритмичных ударов металла о камень привлек его внимание к главному входу. Затем раздались шаги. Тяжелые, уверенные, они приближались, все звонче впечатываясь в каменные плиты, и вскоре под величественной аркой портала появился один из племени, созданного Ауле. Судя по отсутствию половины волос на голове и воинственно топорщащейся бороде — мужского пола. Хотя, кто его знает — Ауле тогда знатно с ними намудрил.

Намо как сегодня помнил тот день, когда подошел к концу отведенный срок первых из творений Ауле, и озадаченный кузнец, хорошо известный среди валар привычкой сначала делать, а потом думать, заявился в его Чертоги просить за свои создания.

— Ты же всех у себя собираешь: и эльфов, и людей, и этих... полуросликов.
— Ни люди, ни хоббиты в Мандосе не задерживаются, у них свое посмертие. А феар эльфов отправляются сюда волей Эру. Про гномов речи не было.
— Ну так, — Ауле растерянно поскреб в затылке, — жалко же. Живые все-таки. То есть, уже нет, но все равно...
— Ты их создал — ты и думай.
— Слушай! — Ауле просветлел лицом. — А ты им пару залов выдели, а дальше мои сами все обустроят, тебе и беспокоиться ни о чем не придется, а?

Намо тогда повелся на умильно-просящий взгляд, предоставил гномам Залы с отдельным входом — и что? Не прошло и двух веков, как он успел пожалеть о своем добросердечии. В отличие от бесплотных эльфийских феар, гномы, как оказалось, в посмертии не далеко ушли от своего земного воплощения. В результате сквозь толстые каменные стены то и дело просачивался радостный визг скрипок, залихватское треньканье флейт и оглушительный барабанный бой в сопровождении нестройного хора зычных гномьих голосов; гигантские печи пыхали жаром, и без перебоя стучали молотки. Намо не выдержал и воззвал к Ауле.

— Слушай, ну когда этот бедлам прекратится уже? — Он обратил страдальческий взор на первопричину своих несчастий.
— Ты хочешь, чтобы гномы не пели? — искренне удивился Ауле.
— А они не могут это делать на трезвую голову?
— Ты хочешь, чтобы гномы не пили? — еще больше удивился Ауле.
За стеной что-то мощно громыхнуло, и тут же раздался ликующий рев сотен глоток. Намо мысленно застонал.
— Но хоть от этого ты можешь меня избавить?!
— Ты хочешь, чтобы гномы не работали? — совсем удивился Ауле, и Намо сдался. Он окружил гномьи Залы непроницаемой завесой, не пропускающей оттуда звук, свет и самих обитателей.

Так что появление в Тронном Зале одного из этих созданий было весьма неожиданным. Но главное — пришедший гном был возмутительно живым! Не совсем, конечно: живым в Мандосе делать нечего. Но явно сошедшим в Чертоги раньше срока, если взглянуть на предначертанный ему путь. Может, заблудился? Принять зримый облик, да отправить его, что ли, обратно...

Гном осмотрелся. Не выпуская из рук топор, медленно обошел Зал по периметру. Остановился возле одной из колонн недалеко от входа, скинул с плеча скатку и принялся обустраиваться. Движения скупые, неторопливые; взгляд уверенный. Нет, такие не заблуждаются, такие приходят туда, куда им нужно. До срока явился, не иначе — за кого-то из своих просить. И наверняка без создателя его не обошлось.

Достав из мешка несколько деревяшек, гном сложил их на полу, насыпал горсть какой-то трухи, чиркнул огнивом; посыпались искры, и почти сразу же к потолку потянулся тонкий дымок костра. Костра! В Мандосе! Если бы Намо сейчас дышал, он бы задохнулся от негодования. Нет уж, не о чем с ним разговаривать. Побродит денек-другой, поймет, что сделать ничего не может, и отправится себе восвояси. Приняв решение, Намо удовлетворенно вернулся к созерцанию, совершенно позабыв, что гномы отступать не то что не любят — попросту не умеют.

Варда уже не один десяток раз зажигала на небосклоне звезды взамен дневного светила, а гном, казалось, вовсе не собирался покидать Чертоги. Днем он отправлялся обследовать многочисленные залы и переходы, и Намо не раз улавливал исходившее от эльфийских феар возмущение вторжением постороннего. К ночи гном возвращался в Тронный Зал, разводил костер и, усевшись спиной к колонне, смотрел в огонь и потягивал что-то из вместительной фляги. Намо даже невольно задумался: что тот станет делать, когда запасы топлива закончатся? Вскоре ему представилась возможность узнать ответ на этот вопрос.

Все началось с того, что его потревожил странный звук из глубины Чертогов: казалось, что-то рубят топором. Вернувшись в очередной раз после бесцельных блужданий, гном бросил рядом с лежанкой какие-то обломки. Намо пригляделся и с некоторой оторопью узнал характерную фактуру стула из Зала Суда. Гном отложил в сторону спинку и пару ножек, без труда разломал оставшиеся части руками и принялся разжигать огонь.

Едва Намо оправился от потрясения, как его поджидало новое испытание. Гном устроился рядом с костром, выудил из недр мешка точило и, положив на колени топор, начал править лезвие. Вззжжж! Пронзительный, вибрирующий звук достиг сознания Намо, причиняя почти физическую боль. Гном размеренно, словно в такт неслышной мелодии, двигал рукой. Вззззззжжж! Взззжжжжж! Проклятое скрежетание отражалось от гулких сводов и, многократно усиленное эхом, превращалось в настоящую пытку. Эру, воля твоя, неужели он должен это терпеть?!

Наконец звук прервался. Намо не мог вспомнить, когда он столь же радовался благословенной тишине Чертогов. Гном наклонил топор, изучая кромку на свет, нахмурился, плюнул на камень и занес руку... Вззззззззззжжжжжж!

Не выдержав, Намо принял зримый облик:
— Кто ты, и что тебе нужно?
Надо же, и глазом не повел, будто только того и ждал!
Гном не торопясь отложил камень, приблизился к подножию трона и коротко поклонился, не спуская с Намо глаз.
— Двалин, сын Фундина. К услугам Владыки.
Намо фыркнул про себя. Избави Эру от таких услуг!
— Что привело тебя в Мандос, Двалин, сын Фундина?
— Я пришел за наследниками рода Дурина, ушедшими раньше положенного срока.
— Такова их судьба.
Гном метнул на него сердитый взгляд из-под кустистых бровей.
— Целая ветвь была погублена! Судьба и так довольно поизмывалась над нашим родом.
Намо постарался припомнить все, что ему было известно о последних событиях в жизни созданий Ауле.
— Роду Дурина ничто не угрожает. Другая его ветвь прочна, от нее родятся будущие правители вашего народа.
Гном нахмурился и с вызовом посмотрел на Намо.
— Если отсечь тебе правую руку, разве ты не будешь жалеть о ней, хоть бы левая была сильна и ловка?
Намо невольно перевел взгляд на татуированные пальцы гнома, все еще сжимающие древко топора. Если отсечь тебе... Что?! Смешно было бы вала бояться гнома, но это уже переходит всякие границы!
— Мне неподвластны судьбы творений Ауле. Обращай свои просьбы к нему.
— Я просил его, и он дал свое согласие, — гном спокойно выдержал пристальный взгляд. — Махал велел мне обратиться к тебе, как хозяину здешних Чертогов.
Намо глубоко вздохнул. Стоило один раз дать слабину, и теперь любой считает себя вправе просить его нарушить незыблемый порядок.
— Я вынужден отказать тебе, Двалин, сын Фундина: феа смертного не дано покинуть Чертоги и вернуться в мир живых.
Гном упрямо выпятил челюсть.
— Один раз такое произошло.
Как знал! Ох, не надо было тогда Манвэ спрашивать. Но что это была за музыка...
— Это был особый случай.
— Конечно, эльфы всегда на особом счету. Пришла, спела — и пожалуйста.
Да что б он понимал! Намо сжал пальцы на подлокотниках трона.
— Песнь Лютиэн в своей гармонии могла соперничать с Музыкой айнур.
Гном сложил на груди руки и насмешливо вскинул голову, умудряясь даже с высоты своего роста смотреть на Намо сверху вниз.
— Слышал я эльфийское пение — будто патоку в уши льют, аж во рту сладко становится, — он выразительно сплюнул.
— Ну, ты-то, конечно, умеешь лучше? — Намо позволил просочиться в голос иронии.
Гном коротко хмыкнул, потянулся рукой за спину, остановился на полпути и задумчиво поскреб лысину.
— А скрипку-то я с собой не взял... Подожди!
Он развернулся и решительно зашагал в сторону входа.

Намо смотрел ему вслед, не веря, что все закончилось так быстро. От твердолобых гномов можно было ждать большего упрямства: пререканий, споров. Но уж жалеть об этом он точно не будет!

Гном так и не вернулся ни на следующий день, ни через неделю, ни через две.

Странно... Периодически бросая взгляд на остатки костровища, Намо поймал себя на мысли, что успел свыкнуться с тем, как тот шебуршится в углу и топает по коридорам. Как раз когда он уже подумывал передать забытые гномом вещи его сородичам, от Главного Входа послышалась знакомая тяжелая поступь.

Устроившись, как ни в чем не бывало, на своем месте, гном достал из-за пазухи несколько изогнутых дощечек. При определенном желании, в них угадывались заготовки для музыкального инструмента — довольно причудливого, надо сказать. Бурча себе под нос о том, что «ничего приличного в этом гребаном Валиноре не достанешь», гном развязал притороченный к поясу мешок и вытряхнул на пол ворох перекрученных жил, больше всего походивших на высушенные бараньи кишки.

Несколько дней гном молча сидел, прилаживал друг к другу деревяшки и натягивал жилы, время от времени задевая их на пробу пальцем, так что Намо каждый раз передергивало от резкого вибрирующего звука, который принимался метаться между колоннами, отражаясь от арочных сводов. Наконец, работа была закончена. Гном подошел к трону, довольно хмыкнул, уперев инструмент в сгиб локтя:
— Ну, вот.

Намо только теперь в полной мере осознал, на что он себя обрек.

Гном поднял руку со смычком и коснулся струн. Это не было похоже на эльфийское пение. Это вообще не было похоже ни на что из слышанного Намо прежде. Гномья музыка была под стать им самим — такой же мощной, напористой, дикой, как пламя кузнечной печи, ярящееся за толстокаменными стенками. И он впервые вдруг распознал в этом неистовстве отзвуки горечи, грубой страсти, жадной до всего, что гномы считают своим, и готовности за это свое биться до конца. Слушать это не было никакого желания.

Глубоко вздохнув, гном запел, и Намо мысленно призвал все известные проклятия на голову ретивого кузнеца — создателя этих невыносимых существ. Видит Эру, последний раз он испытывал подобное, когда Мелькор пытался исказить тему Арды! Голос у гнома напоминал одновременно скрип несмазанной людской телеги и клекот проголодавшегося орла, не при Манвэ будет сказано. Разносясь по всему Залу, звуки ввинчивались в уши раскаленными гвоздями, и уберечься от них не было никакой возможности. Намо попытался сосредоточиться на словах, но разобрал лишь отдельные фрагменты про могучих воинов, закованных в несокрушимую броню, и огненных монстров — видимо, речь шла о битве против Моргота, в которой участвовали гномьи кланы.

Наконец гном опустил смычок, но радость, увы, оказалась преждевременной. Вновь коснувшись струн, он продолжил свое повествование, на этот раз о строительстве подземных чертогов Кхазад-Дума. Припомнив историю творений Ауле, Намо едва удержался от стона: выступление грозило растянуться не на один день. Он дождался окончания очередной части и поднял руку:
— Довольно! Я услышал тебя, Двалин, сын Фундина. Вот мое решение: тебе дозволено вернуться в мир живых вместе с тем, за кем ты пришел. Кого ты назовешь?
— Торина, сына Траина, сына Трора, Фили и Кили, сыновей...
— Стой! — Намо нахмурился. — Речь шла лишь об одной феа.
Гном поднял брови.
— Я могу еще спеть.
Намо внутренне содрогнулся.
— Будь по-твоему. Забирай их и ступай.
Гном поклонился и направился к выходу.
— И не возвращайся. Хотя бы еще лет сто, а лучше сто пятьдесят, — пробормотал Намо, не замечая, как меняется предначертанная гному судьба.

***

— Здесь налево.
— Направо.
Торин сощурил глаза:
— Я что, по-твоему, не помню?
— Тебе прямо сказать, как по-моему?

Услышав в ответ, куда он может засунуть свое мнение, Двалин хмыкнул, вскинул скрипку и направился к правому проходу, весело оглаживая струны смычком:

— Кати-ка бочки скорей сюда,
Скорей сюда, скорей сюда!
Плесни-ка в кружку еще вина,
Еще вина, еще вина...

Фили и Кили с ухмылкой переглянулись и дружно грянули, направляясь за ним:

— Налей-ка пива и эль сполна,
И сидр! И грог! И еще вина,
И выпьем все до дна!

Торин поморщился и, зажав уши ладонями, двинулся следом.

Еще была парочка переводов:

Название: Аппетит приходит во время еды
Оригинал: An Appetite For Mushrooms by keelywolfe - archiveofourown.org/works/897864 (разрешение на перевод запрошено)
Размер: миди, (6255 слов)
Пейринг/Персонажи: Двалин/Торин Дубощит\Бильбо Бэггинс, Ори, остальные
Категория: слэш
Жанр: повседневность
Рейтинг: R
Краткое содержание: Бильбо даже не подозревал, что поход за грибами может завести его так далеко.

ficbook.net/readfic/4191510

Название: Отзвуки прошлого
Оригинал: Echoes of the End by mainecoon76 - archiveofourown.org/works/4262073 (разрешение на перевод получено)
Размер: миди, (8198 слов)
Пейринг/Персонажи: Двалин/Торин Дубощит, Балин, Даин, Бофур, Бифур, остальные
Категория: слэш
Жанр: ангст, мистика
Рейтинг: PG
Краткое содержание: Эребор наконец снова принадлежит гномам, но они заплатили за это непомерную цену, потеряв в битве своего короля и обоих наследников. Двалин и остальные пытаются справиться с горем и возродить королевство к жизни. Но вскоре они замечают, что разрушенные залы не так пусты, как кажется...

ficbook.net/readfic/4191602

А еще был клип, и пусть даже он мало кому заходит, но делать его было одно удовольствие )))
Название: Амор
Фандом: The Crucible/Тяжелое испытание
Пейринг/Персонажи: Джон Проктор, Абигайл, жители Салема

Амор from stkglm on Vimeo.

@темы: Бильбо, перевод, фик, хоббит, Торин, Кили, Двалин, Фили, ЗФБ, тильбо, дворин

---

От тоски и безнадеги решила посмотреть, сколько Дугала нам светит в новом сезоне Чужестранки. Нет, книгу я читать не стала, такой подвиг не по мне, но поискала по ключевым словам и местами проглядела.
Ну что я могу сказать...

спойлер

Если в сценарии ничего не добавят от себя, то нас ждет три эпизода, третий будет и последним. Зашибись, да?
Кстати, основное впечатление: какой-то бедный язык. Думала, может, дело в переводах, но люди, знакомые с оригиналом подтвердили, что там все так же плачевно. Текст сухой и безэмоциональный как таможенная декларация, хотя казалось бы, написано от первого лица, с главгероиней происходит неведомая фигня, там такой фейерверк должен быть, а вместо этого: "я встала - он подошел - я повернулась - он схватил меня за плечи - я закричала"
Ну и по мелочи - глаза у героев неоднократно меняют цвет по ходу повествования. Куча повторов. Много занудных пояснений, прописанных на случай "а вдруг кто не читал первую книгу". Логика... ну ладно, она там же, где и здравый смысл, но блин...
Особенно порадовал в этом плане финал Там главная героиня вынуждена расстаться с главным героем, которого завтра должны убить, они верят, что это их последние минуты вместе, долго и лирично занимаются любовью в заброшенной хижине, как это принято в дамских романах, ласкают и запоминают все впадинки/трещинки/черточки. На рассвете внезапно появляются преследующие их англичане, главный герой говорит "Беги!", героиня устремляется к выходу, и тут их осеняет: а давай еще разок перепихнемся напоследок Быстренько, у стеночки, враги подождут, чё... Нет таких слов.

@темы: Чужестранка

---

ЗФБ-2016. Спецквест.

@темы: ЗФБ