Расписывала ручку после обсуждения трейлера. Все равно оно ниочем и в никуда, так что пусть тут повисит что ли.
читать дальше
Холодно. Как холодно. Торин безотчетно обхватывает себя руками, пытаясь хоть немного согреться. Их народ гораздо менее чувствителен к перепадам температуры, чем люди или те же хоббиты, даже купание в ледяной реке и пронизывающий хлесткий ветер им не особенно опасны. Но это внутренний холод. Он замораживает мысли, делая их вялыми и неповоротливыми, похожими на сплетенных в клубок змей, готовых впасть в спячку. Можно потыкать в них палкой и услышать недовольное шипение. Им не хочется жалить, даже поднимать голову уже не хочется: крошечный, трепещущий огонек надежды, так тщательно лелеемый и оберегаемый, почти исчез, спрятался, лишь изредка освещая изнутри алыми всполохами прогоревшие угли.
Прислонившись к мерзлому борту пропахшей рыбой потрепанной лодчонки, уставленной бочками, Торин тревожно озирается. Позади – неизбежная угроза, впереди – возможная западня. А рядом… рядом те, кто пошел за ним, невзирая на опасность. Кто по-прежнему ему верит. В него верит. Не напрасно ли? Он не может, не должен их подвести. Ни их, ни тех, кто остался там, в Синих горах. Ни тех, кто смотрит на него из Залов Махала…
Из густой пелены тумана вдруг выступает величественная, занимающая полнеба громада Одинокой горы. Сердце, судорожно сжавшись, ухает куда-то вниз, разгоняя застоявшуюся кровь потоками струящейся по венам раскаленной лавы. И не успев еще разглядеть толком знакомые очертания, не выдохнув благоговейно названия своей великой родины, он уже знает: назад пути нет. Он не отступит ни перед чем. Пускай их мало, пускай нет оружия, и союзников. Эребор ждет его и он придет.
Звуки фанфар замолкают вдали, и лодка, движимая мощными гребками сидящих на веслах гномов, неуклонно продвигается к истоку реки. Торин, не отрываясь, глядит на стремительно приближающийся силуэт Одинокой горы. Он вернулся домой! Он займет свой трон. Уничтожит смертоносную гадину, заползшую в самое сердце Эребора.
Если еще день назад ему казалось, что внутренности сковало ледяной коркой, то сегодня в груди словно полыхает пожар, грозя вырваться наружу обжигающими языками пламени. Он больше не гном, не предводитель отряда. Он - карающий меч, посланный самой судьбой изгнать тьму, отравившую его землю.
Порывы встречного ветра хлещут лицо, иссушая кожу, не дают сделать вдох, и ему кажется, что он несется, взнуздав мечту, будто норовистого скакуна, навстречу своей цели. И пусть пеняют на себя те, кто не поспевает за ним. Он не станет никого ждать, он и так ждал слишком долго…
На плечо ложится крепкая ладонь. Теплая. Он чувствует это тепло даже сквозь несколько слоев ткани, даже через металл брони.
- Торин.
Имя глухо прокатывается шершавым неотесанным камнем по склону, оседая в глубине, а его, словно в противовес, выталкивает наверх, в реальность. Не король, не узбад. Не наследник великого рода. Просто Торин.
Словно дождавшись какого-то, одному ему известного отклика, Двалин едва заметно кивает и, сжав напоследок его плечо, отходит к веслам – поменяться местами с Глоином. А Торин все еще ощущает оставшееся от его ладони тепло.
Ключ. Едва не скользнувший в пропасть, как и все их предприятие, он лежит в его ладони, надежно впечатываясь в кожу четкими гранями. Отлитый в незапамятные времена, помнящий прикосновения его отца и деда. Ключ не от двери – от его прошлого. От их будущего. Провернувшись с едва слышным скрежетом, он запускает скрытый в скале механизм, и на поверхности проступают контуры потайного входа.
Торин кладет руки на каменную плиту, чувствуя, как стучит кровь десятками молотов - в груди, в висках, пульсирует в кончиках пальцев. Он нажимает на дверь, и та послушно проворачивается вокруг своей оси. Затаив дыхание, Торин замирает на пороге, но его душа уже давно там, внутри: несется по длинным коридорам, заглядывает во внутренние покои, кружит посреди гигантских залов… Дома. Он дома.
- Я помню… - руки дрожат, касаясь привычно-шероховатых стен, и он может поклясться, что чувствует в каменной толще ответный трепет. Эребор рад его возвращению. И Торин обнимает его, ласкает взглядом, гладит пальцами холодные плиты, прослеживая каждую выемку, каждую линию узора. За спиной раздается сдавленный вдох. – Балин… Ты помнишь?..
Не тот, последний их день в Эреборе, когда все рухнуло в одночасье, обрушилось лавиной, погребя под собой весь их мир, их незыблемую уверенность в завтрашнем дне, мечты о вечном процветании и могуществе. Нет, то, что было прежде: мерцание факелов в прохладе торжественных Чертогов, рокот сотен голосов в пиршественных залах, мерный стук инструментов в мастерских, звонкий девичий смех во внутреннем дворе, зеленоватый мрамор ступеней, отполированный тысячами ног, и золото – везде и всюду золото. В затейливых украшениях, вплетенных в пышные прически или обвитых вокруг шеи. В инкрустированных надписях на ладных рукоятях мечей и деках музыкальных инструментов. В тонких нитях, орнаментом ложащихся на парчу и сукно. В замерших реках драгоценных жил, бегущих вдоль стен… В безбрежном море монет, слитков, кубков, сваленных в беспорядке в сокровищнице, где сейчас спит Смауг.
Отряд коротает бесконечные минуты ожидания, усевшись у входа, но Торин не может просто сидеть на месте. Он прислоняется к скале, стискивая побелевшими пальцами неровный камень. Снова ждать. Время тянется вязкой смолой, оплетая, окутывая, словно попавшую в янтарную каплю пчелу. Когда земля содрогается под их ногами, он почти рад этому. Отголосок огненного дыхания, вырывающийся из черного провала, шевелит волосы, и Торин снова, как наяву, видит струи смертоносного пламени, сжигающие все на своем пути.
Он не станет рисковать целью всего похода ради жизни одного члена отряда, это верно. Вот только боится он не Смауга. То, что притаилось в недрах Одинокой горы пострашнее огнедышащего дракона, и оно затягивает в водоворот, из которого он не может, не хочет выбираться. В голове раздается голос, зовущий его по имени, манящий, шепчущий, обещающий…
- Торин, - Балин смотрит на него с мягкой укоризной, и Торин, сморгнув, устремляется к входу, выхватывая на ходу меч.
***
Пламя. Огненные струи проносятся то справа, то слева, подпаливают волосы, лижут руки. Едва успев увернуться от очередного горящего потока, Торин падает, падает, падает в пропасть. Удар, толчок, рывок троса, обжигающий кожу. И когда он почти хватается за протянутую руку Двалина, совсем рядом раздается клацанье огромных челюстей, и он оказывается со Смаугом нос к носу, заглядывая прямо в зубастую пасть, в глотку, набирающую воздух для очередного огненного плевка. И не чувствует никакого страха – только бесконечное упоение от схватки. Что такое смерть? Он умер там, вместе с сотнями оставшихся в Горе гномов, и их силы, их непрожитые судьбы сейчас вливаются в него со всех сторон. Он никогда не чувствовал себя таким живым… Он в своем доме. В своем праве. И если им суждено сегодня отправиться к праотцам, он не станет жалеть. Фили и Кили в безопасности, а у него будет хорошая компания. Мы сгорим все вместе…
Лестница. Коридор. Поворот, еще один. Усеянный обломками просторный зал, ход из которого ведет в покои королевской семьи. Комната для прислуги. Детская, с разбросанными по полу игрушками. Покои родителей…
Торин подходит к заваленному огромными глыбами коридору, ведущему в мастерские. Мама тогда успела всучить Фрерину перепуганную Дис, наказав как можно быстрее бежать к выходу, и вернулась за своими воспитанницами. Дожидавшаяся их служанка рассказывала, что галерея обрушилась прямо перед гномками. Ни девочки, ни принцесса не спаслись.
- Мама…
Торин проводит рукой по неровному краю одного из неподъемных камней, ставшему безымянным надгробием.
За следующим поворотом комната, в которую перебрался подросший Фрерин. Кажется, это было за пару лет до появления Смауга. Книги, свитки, стрелы для лука. Оставленные на столике перед зеркалом неподошедшие к кафтану плоские золотые эглеты. Фрерин их терпеть не мог… Кинжал, который он выпросил у брата на ярмарке.
Торин прислоняется к стене и крепко зажмуривается.
- Заблудился? – раздается за спиной добродушное подтрунивание, и широкая ладонь хлопает его по спине. – Твои комнаты дальше по коридору.
- Я помню.
Торин оборачивается. На Двалине одежда Фундина и его же доспехи. Кинжальный взгляд серо-голубых глаз безошибочно проникает насквозь.
- Торин, - приодевшийся Балин направляется к ним из-за угла. – На тебя же смотреть больно. Оборванец оборванцем… А если сюда кто-нибудь заявится? Еще скажут, что во всем Эреборе не во что короля одеть.
- Ты прав, братец, как всегда, - ухмыляется Двалин, приобнимая Торина за плечи. – Идем! Могу поспорить, ты влезешь в свои юношеские наряды. Как был дохлятиком, так и остался. - Двалин уверенно устремляется вперед, не замечая убийственного взгляда, брошенного на него Торином. Сердито тряхнув головой, он следует за другом.
Как ни странно, тот оказывается прав. Не все, но многие вещи, которые Торин носил, будучи эреборским принцем, до сих пор ему впору. Подобрать броню сложнее: отцовский доспех, откованный по индивидуальной мерке, не подойдет ему по росту, а вот дедов…
Оставив покои на разграбление жизнерадостным племянникам, Торин отправляется в королевскую оружейную, где должны находиться доспехи, сделанные для молодого Трора. Мальчишкой, он не раз тайком пытался их примерить. Тогда они болтались на нем, несмотря на стеганый подлатник, а сейчас… Сейчас сидят, будто под него сработаны.
Закрепив толстую броню, Торин набрасывает поверх дедову накидку с богатой опушкой и смотрится в начищенный до блеска наруч. Король всех гор окрестных... Кстати. Где-то здесь… где же… Кованый ларец отыскивается в нише за потайной панелью. Торин поднимает тяжелую крышку и бережно берет в руки золотую корону с ониксовыми воронами. Его. Теперь его. Вознаграждение за все невзгоды, унижения, за годы бедствий и отчаяния. Не за потери. Их ничто не окупит. Но новое королевство воспрянет из руин в их честь. Во имя всех тех, кто мечтал об этом дне. Помедлив, он надевает венец на голову.
- Торин! – Фили поспешно заходит в комнату. – Кили твоя одежда подойдет, но не мне. Я выбрал вот это, ты не против?
Торин оборачивается. Перед ним, как много лет назад стоит молодой взволнованный гном в богатом голубом кафтане, украшенной затейливой вышивкой. Только волосы чуть светлее, а глаза…
- Дядя… Во имя Дурина, я никогда тебя не видел… таким! – Фили смотрит на него во все глаза. - Балин сказал, что Фрерин был пониже тебя, и я… Торин?
- Конечно, Фили. – Торин улыбается и, подойдя к наследнику, кладет руку ему на плечо, окидывая взглядом так идущий ему наряд. – Фрерин бы гордился тем, какие у него племянники.
Прислонившись к мерзлому борту пропахшей рыбой потрепанной лодчонки, уставленной бочками, Торин тревожно озирается. Позади – неизбежная угроза, впереди – возможная западня. А рядом… рядом те, кто пошел за ним, невзирая на опасность. Кто по-прежнему ему верит. В него верит. Не напрасно ли? Он не может, не должен их подвести. Ни их, ни тех, кто остался там, в Синих горах. Ни тех, кто смотрит на него из Залов Махала…
Из густой пелены тумана вдруг выступает величественная, занимающая полнеба громада Одинокой горы. Сердце, судорожно сжавшись, ухает куда-то вниз, разгоняя застоявшуюся кровь потоками струящейся по венам раскаленной лавы. И не успев еще разглядеть толком знакомые очертания, не выдохнув благоговейно названия своей великой родины, он уже знает: назад пути нет. Он не отступит ни перед чем. Пускай их мало, пускай нет оружия, и союзников. Эребор ждет его и он придет.
***
Звуки фанфар замолкают вдали, и лодка, движимая мощными гребками сидящих на веслах гномов, неуклонно продвигается к истоку реки. Торин, не отрываясь, глядит на стремительно приближающийся силуэт Одинокой горы. Он вернулся домой! Он займет свой трон. Уничтожит смертоносную гадину, заползшую в самое сердце Эребора.
Если еще день назад ему казалось, что внутренности сковало ледяной коркой, то сегодня в груди словно полыхает пожар, грозя вырваться наружу обжигающими языками пламени. Он больше не гном, не предводитель отряда. Он - карающий меч, посланный самой судьбой изгнать тьму, отравившую его землю.
Порывы встречного ветра хлещут лицо, иссушая кожу, не дают сделать вдох, и ему кажется, что он несется, взнуздав мечту, будто норовистого скакуна, навстречу своей цели. И пусть пеняют на себя те, кто не поспевает за ним. Он не станет никого ждать, он и так ждал слишком долго…
На плечо ложится крепкая ладонь. Теплая. Он чувствует это тепло даже сквозь несколько слоев ткани, даже через металл брони.
- Торин.
Имя глухо прокатывается шершавым неотесанным камнем по склону, оседая в глубине, а его, словно в противовес, выталкивает наверх, в реальность. Не король, не узбад. Не наследник великого рода. Просто Торин.
Словно дождавшись какого-то, одному ему известного отклика, Двалин едва заметно кивает и, сжав напоследок его плечо, отходит к веслам – поменяться местами с Глоином. А Торин все еще ощущает оставшееся от его ладони тепло.
***
Ключ. Едва не скользнувший в пропасть, как и все их предприятие, он лежит в его ладони, надежно впечатываясь в кожу четкими гранями. Отлитый в незапамятные времена, помнящий прикосновения его отца и деда. Ключ не от двери – от его прошлого. От их будущего. Провернувшись с едва слышным скрежетом, он запускает скрытый в скале механизм, и на поверхности проступают контуры потайного входа.
Торин кладет руки на каменную плиту, чувствуя, как стучит кровь десятками молотов - в груди, в висках, пульсирует в кончиках пальцев. Он нажимает на дверь, и та послушно проворачивается вокруг своей оси. Затаив дыхание, Торин замирает на пороге, но его душа уже давно там, внутри: несется по длинным коридорам, заглядывает во внутренние покои, кружит посреди гигантских залов… Дома. Он дома.
- Я помню… - руки дрожат, касаясь привычно-шероховатых стен, и он может поклясться, что чувствует в каменной толще ответный трепет. Эребор рад его возвращению. И Торин обнимает его, ласкает взглядом, гладит пальцами холодные плиты, прослеживая каждую выемку, каждую линию узора. За спиной раздается сдавленный вдох. – Балин… Ты помнишь?..
Не тот, последний их день в Эреборе, когда все рухнуло в одночасье, обрушилось лавиной, погребя под собой весь их мир, их незыблемую уверенность в завтрашнем дне, мечты о вечном процветании и могуществе. Нет, то, что было прежде: мерцание факелов в прохладе торжественных Чертогов, рокот сотен голосов в пиршественных залах, мерный стук инструментов в мастерских, звонкий девичий смех во внутреннем дворе, зеленоватый мрамор ступеней, отполированный тысячами ног, и золото – везде и всюду золото. В затейливых украшениях, вплетенных в пышные прически или обвитых вокруг шеи. В инкрустированных надписях на ладных рукоятях мечей и деках музыкальных инструментов. В тонких нитях, орнаментом ложащихся на парчу и сукно. В замерших реках драгоценных жил, бегущих вдоль стен… В безбрежном море монет, слитков, кубков, сваленных в беспорядке в сокровищнице, где сейчас спит Смауг.
***
Отряд коротает бесконечные минуты ожидания, усевшись у входа, но Торин не может просто сидеть на месте. Он прислоняется к скале, стискивая побелевшими пальцами неровный камень. Снова ждать. Время тянется вязкой смолой, оплетая, окутывая, словно попавшую в янтарную каплю пчелу. Когда земля содрогается под их ногами, он почти рад этому. Отголосок огненного дыхания, вырывающийся из черного провала, шевелит волосы, и Торин снова, как наяву, видит струи смертоносного пламени, сжигающие все на своем пути.
Он не станет рисковать целью всего похода ради жизни одного члена отряда, это верно. Вот только боится он не Смауга. То, что притаилось в недрах Одинокой горы пострашнее огнедышащего дракона, и оно затягивает в водоворот, из которого он не может, не хочет выбираться. В голове раздается голос, зовущий его по имени, манящий, шепчущий, обещающий…
- Торин, - Балин смотрит на него с мягкой укоризной, и Торин, сморгнув, устремляется к входу, выхватывая на ходу меч.
***
Пламя. Огненные струи проносятся то справа, то слева, подпаливают волосы, лижут руки. Едва успев увернуться от очередного горящего потока, Торин падает, падает, падает в пропасть. Удар, толчок, рывок троса, обжигающий кожу. И когда он почти хватается за протянутую руку Двалина, совсем рядом раздается клацанье огромных челюстей, и он оказывается со Смаугом нос к носу, заглядывая прямо в зубастую пасть, в глотку, набирающую воздух для очередного огненного плевка. И не чувствует никакого страха – только бесконечное упоение от схватки. Что такое смерть? Он умер там, вместе с сотнями оставшихся в Горе гномов, и их силы, их непрожитые судьбы сейчас вливаются в него со всех сторон. Он никогда не чувствовал себя таким живым… Он в своем доме. В своем праве. И если им суждено сегодня отправиться к праотцам, он не станет жалеть. Фили и Кили в безопасности, а у него будет хорошая компания. Мы сгорим все вместе…
***
Лестница. Коридор. Поворот, еще один. Усеянный обломками просторный зал, ход из которого ведет в покои королевской семьи. Комната для прислуги. Детская, с разбросанными по полу игрушками. Покои родителей…
Торин подходит к заваленному огромными глыбами коридору, ведущему в мастерские. Мама тогда успела всучить Фрерину перепуганную Дис, наказав как можно быстрее бежать к выходу, и вернулась за своими воспитанницами. Дожидавшаяся их служанка рассказывала, что галерея обрушилась прямо перед гномками. Ни девочки, ни принцесса не спаслись.
- Мама…
Торин проводит рукой по неровному краю одного из неподъемных камней, ставшему безымянным надгробием.
За следующим поворотом комната, в которую перебрался подросший Фрерин. Кажется, это было за пару лет до появления Смауга. Книги, свитки, стрелы для лука. Оставленные на столике перед зеркалом неподошедшие к кафтану плоские золотые эглеты. Фрерин их терпеть не мог… Кинжал, который он выпросил у брата на ярмарке.
Торин прислоняется к стене и крепко зажмуривается.
- Заблудился? – раздается за спиной добродушное подтрунивание, и широкая ладонь хлопает его по спине. – Твои комнаты дальше по коридору.
- Я помню.
Торин оборачивается. На Двалине одежда Фундина и его же доспехи. Кинжальный взгляд серо-голубых глаз безошибочно проникает насквозь.
- Торин, - приодевшийся Балин направляется к ним из-за угла. – На тебя же смотреть больно. Оборванец оборванцем… А если сюда кто-нибудь заявится? Еще скажут, что во всем Эреборе не во что короля одеть.
- Ты прав, братец, как всегда, - ухмыляется Двалин, приобнимая Торина за плечи. – Идем! Могу поспорить, ты влезешь в свои юношеские наряды. Как был дохлятиком, так и остался. - Двалин уверенно устремляется вперед, не замечая убийственного взгляда, брошенного на него Торином. Сердито тряхнув головой, он следует за другом.
Как ни странно, тот оказывается прав. Не все, но многие вещи, которые Торин носил, будучи эреборским принцем, до сих пор ему впору. Подобрать броню сложнее: отцовский доспех, откованный по индивидуальной мерке, не подойдет ему по росту, а вот дедов…
Оставив покои на разграбление жизнерадостным племянникам, Торин отправляется в королевскую оружейную, где должны находиться доспехи, сделанные для молодого Трора. Мальчишкой, он не раз тайком пытался их примерить. Тогда они болтались на нем, несмотря на стеганый подлатник, а сейчас… Сейчас сидят, будто под него сработаны.
Закрепив толстую броню, Торин набрасывает поверх дедову накидку с богатой опушкой и смотрится в начищенный до блеска наруч. Король всех гор окрестных... Кстати. Где-то здесь… где же… Кованый ларец отыскивается в нише за потайной панелью. Торин поднимает тяжелую крышку и бережно берет в руки золотую корону с ониксовыми воронами. Его. Теперь его. Вознаграждение за все невзгоды, унижения, за годы бедствий и отчаяния. Не за потери. Их ничто не окупит. Но новое королевство воспрянет из руин в их честь. Во имя всех тех, кто мечтал об этом дне. Помедлив, он надевает венец на голову.
- Торин! – Фили поспешно заходит в комнату. – Кили твоя одежда подойдет, но не мне. Я выбрал вот это, ты не против?
Торин оборачивается. Перед ним, как много лет назад стоит молодой взволнованный гном в богатом голубом кафтане, украшенной затейливой вышивкой. Только волосы чуть светлее, а глаза…
- Дядя… Во имя Дурина, я никогда тебя не видел… таким! – Фили смотрит на него во все глаза. - Балин сказал, что Фрерин был пониже тебя, и я… Торин?
- Конечно, Фили. – Торин улыбается и, подойдя к наследнику, кладет руку ему на плечо, окидывая взглядом так идущий ему наряд. – Фрерин бы гордился тем, какие у него племянники.