Название: Струны моей души
Бета: Licht Macabre
Пейринг: Дворин + арфа
Рейтинг: PG
Жанр: джен, фоном слэш, романс, флафф, повседневность, АУ-все выжили
Размер: миди
Краткое содержание: AU - все выжили в БПВ. Эребор процветает. Двалин справляет двестипятидесятый день рождения. Сентиментальный флафф про "sappy old bastards" (с) Ladynorthstar )))
читать дальше
Затянув потуже ремень, Двалин защелкивает массивную пряжку, еще раз проверяет крепление топора и одергивает полы кафтана. Думает, не накинуть ли мех, но… сегодня не так уж и холодно, а после обеда все равно тренировка. Пожалуй, только ежедневные упражнения, или как называют их молодые гномы, истязания, и позволяют ему оставаться в форме, несмотря на весьма преклонный даже для гнома возраст. Особой нужды самолично гонять королевских гвардейцев у первого советника нет, но Двалину слишком нравится ощущать в ладони тяжесть боевого топора, который за долгие годы стал продолжением его самого. И наводить шорох среди желторотиков, помогая им становиться опытными воинами, ему нравится тоже. В конце концов, боеспособность эреборской армии остается именно его заботой.
За спиной раздается скрежет передвигаемой по каменной столешнице чернильницы и последовавший за ним очередной вздох. Плюнув на руку, Двалин приглаживает напоследок жесткую гриву белоснежных волос и оборачивается к Торину, вопросительно подняв брови.
Выражение его лица можно истолковать как легкую озабоченность тем, что же омрачает думы Его Величества, или, как сформулировали бы знающие Двалина лично: «Какого хрена у тебя опять стряслось?». Впрочем, более чем двухвековое общение давно уже позволяет друзьям обходиться без лишних слов.
Отодвинув кресло, король поднимается и, отшвырнув треснувшее перо, криво улыбается.
- Я совершенно не представляю, что тебе подарить, - признается он.
Двалин громко фыркает, а брови его поднимаются еще выше, что равносильно нелетописному кхуздульскому выражению.
Одна из свечей в канделябре издает громкий треск, изливаясь воском. Торин присаживается на край стола, задумчиво проводя рукой над трепещущим язычком пламени.
- Боюсь, за эти годы моя фантазия окончательно истощилась.
Короля нетрудно понять, учитывая, что Двалин через неделю должен справить двестипятидесятый день рождения, а знакомы они с детства. Редкое оружие и полезные инструменты, затейливые мелочи и заговоренные амулеты, – чем только не обменивались они в юные годы. Даже во время скитаний и невзгод, когда лучшим подарком становилась последняя щепоть табака или несколько смастеренных во время ночных дежурств стрел, они не оставляли этой традиции. Что уж говорить о последних десятилетиях, когда вся казна Эребора была к их услугам. Золото и драгоценные камни, роскошные предметы мебели и породистые лошадки, должности и титулы - Двалин не мог пожаловаться на невнимание со стороны короля.
Старый воин хмыкает, думая о самом первом, бесценном даре, не приуроченном ни к какой дате, не связанном никаким поводом. Окружающие всегда знали о его безграничной преданности Королю-под-Горой и не удивлялись тому, что Торин ему доверял. Еще бы: друг, прикрывавший спину в стольких битвах, не раз спасавший жизнь… Все это было правдой и, одновременно, лишь частью правды. Только Двалину было известно о том, что было в начале, о полном, безоглядном доверие, подаренном еще до того, как он сумел хоть чем-то его заслужить. И он знал, что пройдет через огонь и воду, вынесет любые пытки и, скорее, даст разрезать себя на куски, чем позволит себе это доверие предать. Потому, что предать такое – невозможно…
Двалин задумывается.
- Что, если я попрошу тебя выполнить одно мое желание?
- Неужели, после стольких лет, осталось еще что-то… – король обрывает сам себя и усмехается. – Что ж, отрадно знать, что хоть у кого-то из нас воображение по-прежнему работает.
- Так что? – интересуется Двалин.
- Хорошо, - говорит Торин. - Обещаю.
Обучение наследного принца различным премудростям, как то: придворному этикету, танцам, фехтованию, верховой езде, основам стихосложения и, конечно же, музицированию, было строго регламентировано традициями. А вот на выборе музыкального инструмента настояла мать.
- Арфа? – сомневаясь, протянул Трайн. – Не слишком-то подходяще для мальчишки.
- Не говори чушь! Это королевский инструмент! – отрезала его жена.
Будучи сама превосходной арфисткой, супруга кронпринца заявила, что в ее роду все, вне зависимости от пола, играли именно на этом инструменте, и нарушать установившийся много веков назад порядок она не собирается, и никому другому не позволит. Трайн не стал с ней спорить. По его мнению, единственным инструментом, которым должен владеть каждый гном без исключения, был молот. Топор, меч и секира – по желанию. Но Торин был еще слишком молод для обучения кузнечному делу, а остальное его отца не слишком волновало: арфа, так арфа.
Так в комнатах маленького принца появилась загадочная, завораживающе прекрасная гостья. Сделанная из звучного эльфийского кедра, отделанная красным деревом и богато инкрустированная серебром и перламутром, напоминающая своими изящными изгибами мощный лук, она тут же привлекла внимание юного гнома, притягивая к себе словно магнитом.
В первые годы гномка сама обучала сына, терпеливо раскрывая ему секреты мастерства и приобщая его к удивительно могущественному миру музыки. Позже, когда подросший Фрерин стал требовать все больше внимания, ее сменил старый придворный музыкант, который, уделяя немало времени практическим занятиям, кроме того разыскивал в библиотеке старинные манускрипты, знакомя принца с творчеством прославленных эльфийских менестрелей и популярными людскими балладами.
Седовласый гном ничуть не кривил душой, когда говорил матери принца, что Торин на редкость талантлив. Тонкие мальчишеские пальцы порхали по струнам, с легкостью воспроизводя торжественные гимны и лирические арии, а безупречный слух позволял исполнять сложнейшие произведения, не допуская ни одной фальшивой ноты. Супруга Трайна могла по праву гордиться сыном.
Но больше всего Торину нравилось играть свои собственные мелодии. Арфа стала его верной подругой. Именно ей он поверял свои секреты и раскрывал мечты. Словно живая, она охотно отзывалась переливчатым звоном на каждый порыв его юной души, без труда улавливая настроение, деля с ним радость первых побед и утишая горькие обиды.
Вероятно, так продолжалось бы и дальше, если бы не случайный разговор в оружейной.
- К отцу сегодня дядья заявятся. Ох, и напьются! – заявил сын первого советника короля, затягивая ремни налокотника.
- У моих родичей тоже попойка намечается, - заметил племянник начальника гвардии, одергивая под кольчугой стеганный поддоспешник. – Кузен совершеннолетие справляет, такую пирушку должны закатить!
- Я слыхал, во дворец недавно эльфийское вино привезли, аж двадцать бочек, может хоть попробовать удастся, - заговорщицки подмигнул первый мальчишка. – Как они после ужина за инструменты сядут, да песни затянут…
- Да уж, неплохо бы! – отозвался второй, - Да только нас с братом наверняка весь вечер заставят на флейтах играть… Отец-то сам на скрипке мастер, а дядька как за барабан усядется – не оторвешь.
- А меня батя сам на трубе учил, - похвастался младший брат придворного инженера, покручивая в руке тренировочный топор. - Каждый день, без выходных. Мать тогда ругалась, жуть…
- А меня мама сама просит на виоле сыграть, - сообщил сын советника. – И поет иногда. А когда отец кларнет достает, они с сестрой так отплясывают!
- Торин, - племянник гвардейского капитана обернулся к принцу, - а ты на чем играешь?
- На арфе, - рассеянно ответил Торин, прикидывая какой из двух мечей ему взять на тренировку.
За спиной раздался взрыв хохота.
- На арфе?
- Ну, ты даешь…
- Это ж девчоночий инструмент…
- Что ты сказал? – ледяным тоном произнес принц, резко развернувшись.
- Ну, так это… - мальчишка немного опешил, - на арфах-то только девчонки играют.
- Ах, девчонки… - угрожающе прищуренный взгляд окатил дерзкого гнома волной презрения. – Сейчас посмотрим, кто тут девчонка!
Тренировочный меч молнией рассек воздух, сталкиваясь с лезвием поднятого топора. За считанные секунды Торин обезоружил соперника и приставил острие к его груди.
- Кто-нибудь еще хочет высказаться? – принц обвел взглядом приятелей.
- Да нет…
- Мы так просто…
- Ты не подумай…
Вошедший в тренировочный зал наставник дал команду к построению, и мальчишки поспешно разобрали оружие, устремляясь к расставленным мишеням. Торин убрал меч в ножны и, высоко подняв голову, направился в центр зала, игнорируя сдавленные смешки:
- Нет, но арфа…
- Хорошо, что мои родители выбрали виолу…
- Да уж, не хотел бы я быть арфисткой…
Торин старательно делал вид, что ему нет никакого дела до глупой трепотни, но словно засело что-то в сердце отравленной стрелой и, придя вечером в свои комнаты, он впервые прошел мимо своей сладкозвучной любимицы. Окутанная прежде волшебным ореолом, арфа предстала перед ним без прикрас: причудливо изогнутой деревяшкой, покрытой вычурным узором, больше подходящей для будуара эльфийской красавицы, чем для покоев наследного гномьего принца.
Сыну Трайна предстояло овладеть многими науками, и вскоре уроки музыки сменились лекциями по истории и военному делу, к тренировкам добавилось изучение основ кузнечного ремесла, и арфа, задвинутая в дальний угол, молча пылилась под бархатным покрывалом.
В спаррингах с другими учениками принц, бросавшийся в тренировочный бой как в последний, неизменно одерживал верх, и наставник только качал головой, задумчиво поглаживая заплетенную бороду. Сыновья придворных лордов были неплохими бойцами, но Торину они не ровня, а легкие победы дают ложное, а главное, опасное ощущение собственной неуязвимости. Конечно, оставались еще индивидуальные тренировки, но это не меняло главного: принцу нужен был напарник. Поэтому появление в тренировочном зале угловатого подростка с вызывающе торчащим гребнем черных, как смоль, волос мастер воспринял, как милость Махала. В свое время он знавал Фундина, и имел удовольствие обучать его старшего сына, и если мальчишка унаследовал хоть половину способностей отца и брата, то принцу больше никогда не придется скучать на тренировках.
Будучи опытным воином с репутацией отменного стратега, Фундин провел без малого двадцать лет в Железных Холмах в роли полномочного эреборского посла и военного советника короля. Благодаря его действенной помощи Грору удалось создать уникальную систему оборонительных укреплений, надежно защищавших рубежи, и организовать совместно с братом патрулирование территории от Серых Гор до границы эльфийского королевства. В последние годы обстановка в крае становилась все неспокойнее, и Трор призвал старого друга обратно, спеша поделиться своими тревогами и подозрениями. Фундин вернулся в Эребор вместе с женой и двумя сыновьями, младший из которых родился в Железных Холмах и не был знаком с внушительным великолепием Одинокой Горы.
Сыновья эреборских сановников снисходительно рассматривали долговязого мальчишку, отпуская шуточки про «неотесанного деревенщину, который в своей глуши и не видел-то ничего толком» и посмеивались над его прической. Ровно до того момента, когда Двалин, хмыкнув, взял в руки топор. Наставник довольно погладил бороду, глядя, как сын Фундина, играючи, за несколько минут расправился с тремя нападающими, и усмехнулся в усы, заметив невольное уважение, промелькнувшее во взгляде наследного принца, наблюдавшего за схваткой с неподдельным интересом.
За какие-то две недели оценившие друг друга по достоинству и успевшие не раз померяться силами, как в тренировочном зале, так и за его пределами, Торин и Двалин стали практически неразлучны. Принцу не терпелось показать новому другу секретные лестницы и тайные коридоры, в которых можно было спрятаться от вездесущей охраны, а когда дворец был обследован до последнего закоулка, мальчишки пустились в рискованные вылазки на нижние ярусы, забираясь в заброшенные штольни и промытые рекой гроты. Вооружившись кирками, они пытались разыскать в толще породы драгоценные камни, таскали из-под носа у королевских поваров сладости, а из погребов – пиво и эль. Заявлялись вдвоем к Балину, который мог любую, даже самую скучную информацию, вроде истории торговых взаимоотношений между кланами Долгобородов и Широкозадов, или особенностей обработки сплава мифрила с оловом, превратить в увлекательнейшее повествование. На пару присматривали за младшим братом Торина, обучая его хитрым приемам, позволяющим одолеть даже более сильного противника. И именно Двалин оказался единственным, помимо членов семьи, кто в нарушение всех традиций и обычаев увидел новорожденную принцессу Дис. Тайком пробравшись в покои матери, Торин осторожно вытащил из золоченой колыбели крохотный сверток и отвернул угол вышитого кружевного покрывала, с гордостью демонстрируя другу сморщенное личико сестренки. Маленькая принцесса сладко зевнула, хлопая длиннющими ресницами. Торин улыбнулся.
- У нее глаза красивые, - произнес Двалин, поднимая взгляд на друга.
«Как у тебя», чуть было не добавил он, сообразив в последний момент, что принц вряд ли оценит такое сравнение.
Малышка недовольно мяукнула и завозилась в руках брата. Понимая, что в любую секунду может раздаться пронзительный плач, Торин встревожено оглянулся на дверь в спальню матери.
- Ш-шш… - пробормотал Двалин, наклоняясь к младенцу.
Девочка беззвучно разинула розовый ротик, заинтересованно уставившись на торчащие волосы мальчишки.
- Ей твой гребень понравился, - усмехнулся принц.
- Мелким обычно косы нравятся, - возразил Двалин. – Мне брат рассказывал, что я, когда сосунком был, мог так за бороду ухватить, что не вырвешься.
- Ну, косы они у всех, - сказал Торин, аккуратно укладывая малышку обратно в колыбель, - а такого я ни у кого не видал.
- И что? – нахмурился Фундинул, вспоминая, как отзывались о его прическе эреборские мальчишки.
- Ничего, - пожал плечами Торин. – Тебе идет.
***
- Уф-ф! Кажется, оторвались. - Мальчишки ворвались в покои Торина и с размаху повалились на диван.
Улизнув от наставников, они сумели незаметно выбраться из Горы, отправившись на знаменитую ярмарку в Дейле, а пробираясь обратно, чуть не попались страже у главных ворот. Правда, потом им удалось свернуть в потайной проход, скрытый гобеленом, а длинные плащи с капюшонами надежно скрывали их одежду и лица, так что все, что видели гвардейцы – две нечеткие фигуры, промелькнувшие мимо караульной.
- Эль будешь? – поинтересовался Торин.
- А то! – ухмыльнулся Двалин.
Принц выкатил спрятанный за диван бочонок и щедро плеснул в две кружки, которые они моментально опустошили.
- Здорово они за нами побегали. - Торин разлил по второй.
- Думаешь, не узнали? – Фундинул одним глотком ополовинил свою кружку.
- Вряд ли, - отозвался Торин. – Да и доказать ничего не смогут, официально мы в библиотеке составляли конспект о Битве тысячи пещер. Фаин нас прикроет в случае чего.
- И что ты ему за это пообещал?
- Не рассказывать его брату о том, что он подглядывал с балкона в женской половине купален.
- Так он же с нами там был!
- А ты думал, я его просто так позвал?
Двалин расхохотался, залпом допивая остатки эля. Светлые струйки потекли по щекам, покрытым короткой щетиной, скатываясь за ворот. Он со стуком поставил кружку на стол и утер подбородок. Взгляд его неожиданно зацепился за брошенный в углу колчан со стрелами.
- Ты из лука стреляешь?
- Немного. Ты же знаешь нашего наставника: «В бою никакие навыки лишними не бывают», - принц очень похоже передразнил тягучую манеру речи мастера, преподававшего юным гномам военную науку.
- Нас тоже в Железных Холмах тренировали, но все равно не то, - кивнул Двалин. – Я ж не эльф какой – по лесам с луком бегать.
Торин фыркнул, представив сына Фундина в эльфийском одеянии и почему-то с эльфийским же длинным луком.
- Да уж, проще топоры метать.
Проследив за его взглядом, Двалин заметил пару небольших металлических топориков, висящих над камином. Подойдя ближе, он провел пальцем по симметричной гравировке на рукоятях.
- Добрая работа!
- Отец сам ковал, - в голосе принца прозвучала гордость за мастерство Трайна. – И меч тоже.
Двалин с интересом осмотрелся. Покои Торина, где он оказался впервые за все время их знакомства, многое могли рассказать об их хозяине. По стенам было развешано разнообразное оружие, богато украшенное драгоценными камнями. Напротив камина стояло несколько высоченных, до самого потолка, шкафов с книгами и свитками. Внушительная стопка фолиантов красовалась на отделанном ониксом столе рядом с чернильным прибором и грудой беспорядочно рассыпанных листов пергамента, придавленных небольшим кинжалом. Под столом, на стульях, креслах, диване и на полу, невзирая на усилия слуг, валялись различные предметы одежды и детали экипировки, инструменты, металлические заготовки, поломанные перья и недогоревшие свечи. А Балин еще ругал его за бардак в комнатах!
Неожиданно его внимание привлек внушительный предмет в углу, задрапированный покрывалом.
- Что это? – Двалин подошел ближе и протянул руку, стягивая тяжелую пыльную ткань.
Пожалуй, никогда прежде ему не доводилось видеть такой красивый инструмент! Ажурная резьба украшала колонну, а тонкий узор инкрустации струился вдоль всего корпуса, оплетая его словно ветви диковинного растения. Двалин осторожно коснулся рукой гладкого дерева.
- Твоя?
- Нет, Дурина Бессмертного, - огрызнулся Торин, приготовившись услышать насмешливый комментарий.
- Сыграешь?
- Что? – растерянно переспросил принц.
- Ну, ты же играешь? – Двалин обернулся.
Он, что, правда хочет... Не может быть!
Торин подошел ближе, недоверчиво глядя на друга, но спокойный, прямой взгляд Двалина выражал лишь искренний интерес и… восхищение?
Принц выдвинул арфу в центр комнаты и подцепил ногой стул, подтаскивая его поближе. Усевшись поудобнее, он тронул на поверку несколько струн. Сделанный лучшими гномьими мастерами инструмент без труда держал настройку несколько лет, даже если им переставали пользоваться. Торин пробежался по блестящим серебряным жилам, и арфа отозвалась тихим перезвоном, словно почувствовав своего хозяина. Прикрыв глаза, принц сосредоточился на таком знакомом ощущении туго натянутого металла под пальцами, на чистом, трепетном, обволакивающем звуке…
Как и все гномы, Двалин любил музыку. У Грора были искусные музыканты, и по праздникам придворные вместе с семьями с удовольствием слушали лирические баллады и отплясывали под разудалые аккорды флейт и барабанов. Двалин и сам с детства играл на маленькой звонкой скрипке и на внушительной виоле, а один старый музыкант даже научил его, как обращаться с диковинным инструментом, напоминающим надутый бурдюк с множеством торчащих ног. Но никогда еще он не встречал ничего подобного. Невесомая, струящаяся мелодия, отражаясь от каменных стен, наполняла комнату хрустальным перезвоном. Юный гном закрыл глаза, и ему казалось, что совсем рядом раздается журчание лесного ручья, несущего свои прозрачные воды под сенью сомкнутых ветвей от подножия гор к зеленой равнине. Он слышал звонкую перекличку птиц в просыпающемся ельнике, когда первые робкие лучи окрашивают верхушки огромных деревьев, вызолачивая темную хвою, ощущал тихое дуновение ветра, ласкающего лицо на наблюдательной площадке самой высокой башни Эребора. Удивительным образом чарующая песня казалась одновременно невыносимо печальной, напоминая о чем-то давно позабытом, и ослепительно радостной, зовущей в неизведанные дали, и дарящей непременную, словно новый рассвет, надежду. Каждый звук словно проникал в самое сердце, заставляя его мучительно вибрировать, отзываясь на магию струн.
Открыв на мгновение глаза, Двалин замер. Музыка была завораживающе прекрасна, но еще прекраснее был музыкант. Слегка склонив голову набок, бережно обнимая арфу, принц весь отдавался игре. Ловкие мальчишеские пальцы плавными отточенными движениями прихватывали тончайшие струны, блестящие волосы с вплетенными в косы бусинами темной волной опускались на плечи, на губах играла легкая безмятежная улыбка.
Последний раз коснувшись натянутых серебристых жил, Торин опустил руки. Дрожащие струны медленно замерли. Финальный аккорд растворился в наступившей тишине, и будто приходя в себя после долгого сна, принц открыл глаза.
Двалин хотел сказать, как ему понравилась песня, выразить весь свой восторг, но какая-то сила, казалось, сдавила грудь, и ему не удавалось сделать ни единого вдоха. Торин поднялся со стула, глядя на друга и ожидая его реакции.
- Это было… - стоило Фундинулу открыть рот, как он понял, что не может подобрать слов. Все они казались глупыми, неуклюжими, жалкими по сравнению с той мелодией, которую он только что услышал.
Принц сделал несколько шагов, не отрывая взгляда от его лица, и Двалин предпринял еще одну попытку.
- Это было так… - он почувствовал, что щеки и шею заливает предательской краской.
Блестящие, невероятно яркие глаза оказались совсем близко, и Двалин беспомощно вздохнул, погружаясь с головой в сияющую синеву.
- Так…
Он потянулся вперед и, не думая о том, что делает, прижался к сухим губам. Прикосновение заставило его вздрогнуть, и он отпрянул, испуганно уставясь на друга. Черные пушистые ресницы на миг сомкнулись, тут же удивленно распахнувшись, а потом на лице принца появилась радостная, озорная улыбка.
- Правда?
Сердце Двалина бешено забилось, ладони моментально стали влажными, а одежда невыносимо тесной, но сквозь пелену шумящей в ушах крови он все еще слышал волшебную музыку, поднимающую его над землей на невидимых крыльях. Вместо ответа он придвинулся ближе, и второй их поцелуй уже никто не мог бы назвать ни случайным, ни целомудренным.
Их беззаботная юность закончилась в тот самый день, когда Одинокую Гору накрыло черной тенью гигантских крыльев. Волшебная арфа исчезла, вспыхнув в драконьем пламени. Так же, как мать Торина.
Лишенные дома, потерявшие родных и близких, оглушенные утратой, уцелевшие гномы молчаливо брели по выжженной бесплодной земле в течение многих дней в поисках пристанища. Рассудок старого короля помутился от горя, и кронпринцу при поддержке верных советников пришлось взять на себя обязанности предводителя изгнанного народа.
Долгие месяцы скитаний, тяжелый, изнурительный труд в людских селениях в попытке заработать на кров и еду, жалкое рубище вместо королевских одежд, и тяжелый ручной молот, раз за разом обрушивающийся на стальную заготовку с клокочущей яростью, приберегаемой для ненавистного врага. Суровые испытания закалили характер гномьего принца, подобно несокрушимому клинку. Но даже они не смогли подготовить его к ужасающим последствиям Битвы при вратах Мории. Двалин до сих пор помнит тот опустошенный взгляд, которым молодой – слишком молодой! – король, потерявший в кровопролитном бою деда, отца и брата, окидывал поле, усеянное телами их сородичей.
Все эти годы, проведенные вдали от Эребора, он был рядом, зная, что не в его силах облегчить тягостную ношу королевского венца, но неизменно подставляя плечо, чтобы разделить разрывающую сердце боль утрат и свинцовую горечь отчаяния.
Лишения, голод и нищета не располагали к увеселениям. Лишь изредка унылую рутину походного лагеря или убогой деревушки нарушал одинокий голос флейты, вырезанной на досуге кем-нибудь из гномов, чтобы порадовать свою любимую, матери тихонько напевали своим детям колыбельные, заговаривая их от кошмаров, да собиравшиеся вместе воины поминали и оплакивали в песне своих павших товарищей.
Много лет прошло, пока в основанном в Синих горах поселении с рождением новых семей и появлением на свет детей возродилась надежда. Зазвучала в просторных залах торжественная, ликующая музыка, лились застольные песни, а тяжелые сапоги стучали о гладкий камень, отбивая ритм разудалого танца. Впрочем, сам король участие в этом веселье почти не принимал. Не задерживался на празднествах по завершении официальных церемоний, не отводил душу в безудержном гулянии. Редко когда звучал в отстроенных чертогах его глубокий красивый голос, изливая в печальной балладе затаенную боль. Когда сестра, с улыбкой глядя на терзающих скрипку сыновей, предложила ему заказать у мастеров новый инструмент, он и вовсе отмахнулся: не до ерунды, мол.
Двалин тогда не стал спорить. Он не считал это ерундой. Но ему хватало воспоминаний. Та давняя, услышанная много лет назад мелодия, по-прежнему звучала у него в голове. Казалось, будто растворившись в воздухе, она сопровождала его повсюду, куда бы он не отправился. Он слышал чудные звуки арфы в звонкой весенней капели, в цоканье копыт неутомимого пони, везущего его из одного селения в другое, в шелесте высохшей травы под ногами, в гулком шуме обрушивающегося со скалы водопада, в резких ударах молота в кузне и в лязге сталкивающихся клинков… Магия серебряных струн, околдовав однажды, уже не отпускала его.
Лишь однажды нежные переливы арфы сменились грохочущим барабанным боем, которым отдавался в ушах топот тысяч ног, когда шевелящаяся темная масса заполняла долину у подножья Одинокой Горы. А потом… потом остались лишь лязг металла, хруст костей, вопли раненых и стоны умирающих. И тишина. Абсолютная, закладывающая уши тишина, в которой не слышны были ни мягкий, сочувствующий голос Балина, ни проклятия, исторгаемые Глоином, ни взволнованные, полные непролитых слез возгласы юных принцев - три долгих дня, пока король лежал без сознания, а душа его, заблудившись в неведомой дали, не торопилась вернуться в тело.
И оглушительнее трубящего рога отозвался шепот, сорвавшийся с еле шевелящихся губ, а в голове заиграл разом целый оркестр, и все остальное было уже неважно…
- Дорогой друг! - поднявшийся с очередным тостом Бофур прижимает руку к груди, - Я хочу еще раз поблагодарить судьбу, что свела нас всех вместе! Я счастлив, что мы бились спина к спине… Никогда не забуду, как мы в пещерах этих тварей крошили! А как от эльфов драпали, а? А пауков рубили?! Эх!..
Гном встряхивает головой, и длинные косицы цвета перца с солью мотаются туда-сюда. Сидящий рядом Нори с хитрющей улыбкой вынимает из руки отвлекшегося морийца кружку с элем и всовывает вместо нее поданный младшим братом огромный рог, доверху наполненный крепчайшей медовухой.
- За лучшего воина Средиземья, за Двалина, сына Фундина! – провозглашает Бофур и подносит ко рту подмененный напиток, одним махом приканчивая содержимое.
- За Двалина!
- За сына Фундина!
Под громкие одобрительные возгласы гномы залпом опрокидывают кружки, оглушительно стукнув ими по столу, и принимаются хохотать над озадаченным морийцем, который уставился на невесть как оказавшийся в его руке рог. Братья Ри за его спиной, перемигнувшись, ударяют по рукам.
Оставившие своих половинок на Дис, принцы принимаются по новой разливать эль. Кили наполняет кружки из бочонка, а Фили метко запускает их по столу к гостям. Силы у наследника хватает, а вот прицеливаться единственным видящим глазом сложновато даже на трезвую голову, так что игра «Поймай кружку, пока она не прилетела тебе по зубам» становится все увлекательней. Каждая отловленная посудина встречается радостными криками, а опрокинутый на стол и одежду эль – не менее радостным хохотом.
Двалин неуловимым движением останавливает отправленную ему кружку у самого края стола и кивком просит у Фили еще одну.
- Скоро своих сыновей женить пора, а они все резвятся, как дети малые, - фыркает Торин.
Двалин только усмехается в усы. Когда надо, принцам и ума хватает, и выдержки. Королю это известно не хуже него. Ну а праздник есть праздник.
Один за другим звучат поздравления и заздравные речи, выпивка в буквальном смысле льется рекой, гномы и гномки – друзья и родичи Двалина и их родные - веселятся во всю. Глядя поверх кружки на разошедшегося Ори, читающего стихи собственного сочинения, Фундинул думает, что брату вечеринка бы определенно понравилась.
Балин… Вот уже четыре года, как его нет рядом. Четыре года. Каждый день. Братишка…
Взявший на себя налаживание контактов и улаживание конфликтов с соседями (а конфликтов поначалу хватало), старший Фундинул месяцами пропадал то в Железных Холмах, то в Лихолесском дворце. Привлекающий странствующих купцов отстроенный Эсгарот и возрождающийся в прежнем блеске Дейл с его шумными ярмарками, постоянно прибывающие караваны из Синих Гор и послы из всех шести кланов – заботы почти не оставляли братьям времени на разговоры. Только в последние годы стало поспокойнее, когда Фили с Кили всерьез стали вникать в государственные дела, и у старого гнома появилась возможность заняться тем, что он так долго откладывал: изучением древних летописей и чудом уцелевших за годы драконьего разорения манускриптов. Балин частенько говаривал с лукавой улыбкой, что ему, видно, суждено окончить свои дни у потрескивающего камина, в окружении любимых книг и с кружкой доброго старого вина под рукой… Кто мог знать, что орки нападут на возвращавшуюся от Дайна скромную делегацию? Десяток гномов против полусотни орков. Десяток, уложивший добрую треть нападавших. Двалин, слишком поздно получивший донесение от разведчиков, и не оставивший со своим отрядом не то что ни одного живого орка – ни одного целого трупа, только и мог, сжимая холодеющую руку, что пробормотать срывающимся голосом, что Балину не придется долго скучать. А тот улыбнулся, совсем, как улыбался в детстве в ответ на сказанную братом откровенную глупость, и произнес строго, чтоб не смел торопиться…
Вот только торопись, не торопись, мало кому из гномов удавалось прожить больше двухсот пятидесяти пяти. Не сказать, чтобы Двалина это печалило. Он прожил долгую, насыщенную событиями жизнь. И оглянувшись назад, не стал бы менять в ней ни мгновения. Он любил и был любимым, пользовался почетом и уважением, а рядом с ним по-прежнему были его друзья и родичи. Но все-таки иногда он ловил себя на мысли, что ему чего-то не хватает. Может, наконец, пришло время это изменить?..
Бофур достает из-за пазухи неизменную флейту, кузен тут же следует его примеру, и вскоре комнаты наполняет озорная мелодия. Внучатые племянники Торина берутся за скрипки, кто-то из молодых гномов садится за барабан, остальные принимаются сдвигать столы, и мало-помалу центр зала заполняют танцующие. В суматохе к столу, за которым расположилась королевская семья и сам именинник, чинно прошествовали две нарядные гномки. Не обращая внимания на обернувшихся к ним принцев, белокурая красавица обворожительно улыбается Двалину, а рыжеволосая приседает перед королем в изящном реверансе. Торин оглаживает заплетенную в косу бороду и протягивает невестке руку, сопровождая ее в круг танцующих, в то время как Фундинул, ухмыльнувшись, уже подхватил светловолосую гномку за талию, и закружил, без труда оторвав ее от земли.
- А вот будете знать, как оставлять жен без присмотра, - услышав насмешливый упрек, Фили и Кили закрывают рты и оборачиваются к матери. В темно-синем бархатном платье, отделанном бриллиантами и серебряной вышивкой, с высокой, тщательно уложенной прической, гномка выглядит величественно прекрасной.
- Мама! Позволь тебя пригласить! – принцы синхронно подхватывают Дис под руки, вливаясь в веселящийся хоровод…
- Не рановато мы ушли? - шаги короля и его советника гулко отдаются в просторном коридоре. Торин небрежно скользит взглядом по вытянувшимся по струнке стражникам, охраняющим вход во внутреннюю часть дворца. - Может, стоило остаться?
- Молодежь теперь до утра не уймется, - ворчливо замечает Двалин. – А я уже слишком стар для подобных гулянок.
Король тихо фыркает. Уж кто бы жаловался на возраст! Несмотря на старческое брюзжание, Фундинул мог запросто заткнуть за пояс любого из молодых гномов, причем не только по части обращения с оружием…
Гномы минуют поворот, ведущий к королевским покоям.
- Подожди, - Торин внезапно останавливается, нахмурившись, и Двалин подхватывает покачнувшегося друга под руку. – А как же твой подарок? Ты же хотел, чтобы я выполнил твое желание…
- В спальне, - Фундинул ухмыляется, наслаждаясь легким румянцем, залившим щеки короля.
Пробормотав что-то о том, что некоторые вещи не меняются веками, Торин качает головой и идет вперед. Отстав на шаг, Двалин направляется следом. Выработавшаяся давным-давно привычка: всегда быть рядом, чуть позади, оценивая ситуацию с точки зрения возможной опасности, оберегая от нападения, в постоянной готовности выполнить любой приказ. Ну и любуясь – куда ж без этого. Годы были милосердны к Королю-под-Горой, и посетители, впервые лицезревшие гномьего правителя, входящего в тронный зал, неизменно замирали от восхищения при виде могучей, но не грузной фигуры, величественно поднятой головы, увенчанной мифриловым венцом, спадающей на плечи густой серебристой гривы с черными прожилками, мягко искрящейся в свете множества ламп. Груз ежедневных забот оставил свой след в виде глубоких морщин, прорезавших высокий лоб, и теней, залегших под глазами, но по-прежнему ясный аквамариновый взгляд оставался все таким же проницательным, сильный голос – глубоким и звучным, а рука – крепкой и твердой.
Закрыв дверь, Двалин кладет на стол оружие и принимается ворошить угли в очаге. Торин избавляется от тяжелой парадной мантии и зажигает несколько свечей в массивном серебряном канделябре.
- Так в чем состоит твое желание? - он с любопытством обводит взглядом комнату, словно ожидая увидеть подсказку. – Что это…
Торин подходит к стоящему под световодом внушительному предмету, задрапированному бархатной тканью, под которой угадываются смутно знакомые очертания. Медленно подняв руку, он сдергивает покрывало.
- Двалин… - нахмурившись, король поворачивается к молчащему другу. Глаза старого воина странно блестят в неярком свете канделябра.
Арфа чем-то похожа на ту, что была у Торина в юности: то же богатство отделки и благородная строгость резьбы. Король поглаживает гладкий деревянный бок. Судя по клейму, она изготовлена той же самой семьей мастеров-гномов, что и ее предшественница. Сколько же лет прошло?.. Неужели, Двалин хочет, чтобы… Нет, это невозможно!
- Двалин, я не могу… - Торин встряхивает головой.
- Торин, мне двести пятьдесят. Я не знаю, сколько мне осталось, – спокойно произносит седовласый гном. Он поднимает руку, пресекая возражения открывшего было рот короля. – И клянусь, я уйду в Чертоги счастливым. Но перед этим…
Двалин подходит к Торину и, взяв в ладони его руку, прижимает ее к своей щеке.
- … можешь считать меня старым сентиментальным идиотом, но я хочу еще раз услышать, как ты играешь, – чуть повернув голову, он, улыбаясь, касается губами шершавой кожи.
Вздохнув, король на миг прикрывает глаза. Выпустив его ладонь, Двалин отступает вглубь комнаты. Пододвинув поближе стул, Торин глядит на изящный, сверкающий перламутровым узором инструмент, с сомнением переводя взгляд на собственные руки, украшенные многочисленными перстнями. Давно утратившие мальчишескую гибкость пальцы, грубая, затвердевшая от многолетней работы с металлом и камнем кожа, жесткие мозоли от меча и топора… Да не это даже главное - он не делал этого две с лишним сотни лет! Но разве может король нарушить данное обещание?..
Торин садится и, сделав глубокий вздох, касается переливающихся струн. Завибрировав, металлические серебристые жилы издают первый робкий звук, плавным перезвоном прокатывающийся по просторным покоям, всколыхнув в памяти необозримо далекое время… Двигаясь сами по себе, пальцы осторожно перебирают струны, словно пытаясь соткать из трепещущих нитей зачарованную мелодию.
Счастливое, не омраченное тревогами детство: лучистые глаза матери, басовитый голос отца, гордая улыбка деда… Легший в руку меч, гулкие своды тренировочного зала и ярко освещенные тоннели подземного города… Первые совместные проделки с братом, смех сестренки… Друг - единственный, с кем можно поделиться чем угодно, от кого ничего не нужно скрывать…
Арфа стонет, отзываясь на вспыхивающие одно за другим воспоминания: пожарища и рушащиеся стены… взметающаяся столбом дорожная пыль, залепляющая глаза… пробирающий до костей ночной холод и опаляющий бороду жар расплавленного металла… призрачные силуэты и искаженные звуки в туманных долинах Мглистых гор, взметающееся до небес пламя огромного костра…
Пальцы безжалостно прищипывают жалобно вздрагивающие струны. Пронзительная, тоскующая мелодия отражается от стен и потолка, обрушиваясь захлестывающей волной…
Двалин неподвижно замирает в кресле, впившись пальцами в подлокотники. Торин медленно поднимает голову, уставясь невидящим взглядом на трепещущий огонек свечи. И касается струн уже по-другому: мягче, осторожнее, словно извиняясь за грубое обращение. Вновь меняется рисунок, и теперь Двалину кажется, что он слышит отзвуки той давней песни, волшебной баллады, от которой так замирало его сердце два с лишним столетия назад. При желании в ней можно различить и хрустальный плеск падающих капель, и птичьи голоса, и мелодичный звон кующегося металла, но сама мелодия другая – богаче, глубже, сильнее, словно стремительный, говорливый горный ручеек вырвался в долину и разлился во всю ширь, превратившись в могучую полноводную реку. Слышатся в музыке и печаль, и неутихшая боль, но, перекрывая их, звучат светлые, искрящиеся ноты - так широкие лучи полуденного солнца ласкают продрогшую в тени землю.
Торин поворачивает голову и натыкается на пронзительный взгляд цвета расплавленного серебра. Годы избороздили лицо Фундинула морщинами и прибавили шрамов, но из-под кустистых побелевших бровей на него смотрят все такие же молодые глаза, сияющие теплотой и восхищением.
Мелодия тихо струится сквозь пальцы, и арфа довольно мурлычет, наслаждаясь вместе с ними уютным вечером у потрескивающего камина.
Последние ноты плавно затихают в прозрачной тишине. Двалин встает и делает несколько шагов, не сводя глаз с короля. Лукаво улыбаясь, Торин поднимается ему навстречу.
- Ну и как это было?
И Двалин знает правильный ответ.
За спиной раздается скрежет передвигаемой по каменной столешнице чернильницы и последовавший за ним очередной вздох. Плюнув на руку, Двалин приглаживает напоследок жесткую гриву белоснежных волос и оборачивается к Торину, вопросительно подняв брови.
Выражение его лица можно истолковать как легкую озабоченность тем, что же омрачает думы Его Величества, или, как сформулировали бы знающие Двалина лично: «Какого хрена у тебя опять стряслось?». Впрочем, более чем двухвековое общение давно уже позволяет друзьям обходиться без лишних слов.
Отодвинув кресло, король поднимается и, отшвырнув треснувшее перо, криво улыбается.
- Я совершенно не представляю, что тебе подарить, - признается он.
Двалин громко фыркает, а брови его поднимаются еще выше, что равносильно нелетописному кхуздульскому выражению.
Одна из свечей в канделябре издает громкий треск, изливаясь воском. Торин присаживается на край стола, задумчиво проводя рукой над трепещущим язычком пламени.
- Боюсь, за эти годы моя фантазия окончательно истощилась.
Короля нетрудно понять, учитывая, что Двалин через неделю должен справить двестипятидесятый день рождения, а знакомы они с детства. Редкое оружие и полезные инструменты, затейливые мелочи и заговоренные амулеты, – чем только не обменивались они в юные годы. Даже во время скитаний и невзгод, когда лучшим подарком становилась последняя щепоть табака или несколько смастеренных во время ночных дежурств стрел, они не оставляли этой традиции. Что уж говорить о последних десятилетиях, когда вся казна Эребора была к их услугам. Золото и драгоценные камни, роскошные предметы мебели и породистые лошадки, должности и титулы - Двалин не мог пожаловаться на невнимание со стороны короля.
Старый воин хмыкает, думая о самом первом, бесценном даре, не приуроченном ни к какой дате, не связанном никаким поводом. Окружающие всегда знали о его безграничной преданности Королю-под-Горой и не удивлялись тому, что Торин ему доверял. Еще бы: друг, прикрывавший спину в стольких битвах, не раз спасавший жизнь… Все это было правдой и, одновременно, лишь частью правды. Только Двалину было известно о том, что было в начале, о полном, безоглядном доверие, подаренном еще до того, как он сумел хоть чем-то его заслужить. И он знал, что пройдет через огонь и воду, вынесет любые пытки и, скорее, даст разрезать себя на куски, чем позволит себе это доверие предать. Потому, что предать такое – невозможно…
Двалин задумывается.
- Что, если я попрошу тебя выполнить одно мое желание?
- Неужели, после стольких лет, осталось еще что-то… – король обрывает сам себя и усмехается. – Что ж, отрадно знать, что хоть у кого-то из нас воображение по-прежнему работает.
- Так что? – интересуется Двалин.
- Хорошо, - говорит Торин. - Обещаю.
***
Обучение наследного принца различным премудростям, как то: придворному этикету, танцам, фехтованию, верховой езде, основам стихосложения и, конечно же, музицированию, было строго регламентировано традициями. А вот на выборе музыкального инструмента настояла мать.
- Арфа? – сомневаясь, протянул Трайн. – Не слишком-то подходяще для мальчишки.
- Не говори чушь! Это королевский инструмент! – отрезала его жена.
Будучи сама превосходной арфисткой, супруга кронпринца заявила, что в ее роду все, вне зависимости от пола, играли именно на этом инструменте, и нарушать установившийся много веков назад порядок она не собирается, и никому другому не позволит. Трайн не стал с ней спорить. По его мнению, единственным инструментом, которым должен владеть каждый гном без исключения, был молот. Топор, меч и секира – по желанию. Но Торин был еще слишком молод для обучения кузнечному делу, а остальное его отца не слишком волновало: арфа, так арфа.
Так в комнатах маленького принца появилась загадочная, завораживающе прекрасная гостья. Сделанная из звучного эльфийского кедра, отделанная красным деревом и богато инкрустированная серебром и перламутром, напоминающая своими изящными изгибами мощный лук, она тут же привлекла внимание юного гнома, притягивая к себе словно магнитом.
В первые годы гномка сама обучала сына, терпеливо раскрывая ему секреты мастерства и приобщая его к удивительно могущественному миру музыки. Позже, когда подросший Фрерин стал требовать все больше внимания, ее сменил старый придворный музыкант, который, уделяя немало времени практическим занятиям, кроме того разыскивал в библиотеке старинные манускрипты, знакомя принца с творчеством прославленных эльфийских менестрелей и популярными людскими балладами.
Седовласый гном ничуть не кривил душой, когда говорил матери принца, что Торин на редкость талантлив. Тонкие мальчишеские пальцы порхали по струнам, с легкостью воспроизводя торжественные гимны и лирические арии, а безупречный слух позволял исполнять сложнейшие произведения, не допуская ни одной фальшивой ноты. Супруга Трайна могла по праву гордиться сыном.
Но больше всего Торину нравилось играть свои собственные мелодии. Арфа стала его верной подругой. Именно ей он поверял свои секреты и раскрывал мечты. Словно живая, она охотно отзывалась переливчатым звоном на каждый порыв его юной души, без труда улавливая настроение, деля с ним радость первых побед и утишая горькие обиды.
Вероятно, так продолжалось бы и дальше, если бы не случайный разговор в оружейной.
- К отцу сегодня дядья заявятся. Ох, и напьются! – заявил сын первого советника короля, затягивая ремни налокотника.
- У моих родичей тоже попойка намечается, - заметил племянник начальника гвардии, одергивая под кольчугой стеганный поддоспешник. – Кузен совершеннолетие справляет, такую пирушку должны закатить!
- Я слыхал, во дворец недавно эльфийское вино привезли, аж двадцать бочек, может хоть попробовать удастся, - заговорщицки подмигнул первый мальчишка. – Как они после ужина за инструменты сядут, да песни затянут…
- Да уж, неплохо бы! – отозвался второй, - Да только нас с братом наверняка весь вечер заставят на флейтах играть… Отец-то сам на скрипке мастер, а дядька как за барабан усядется – не оторвешь.
- А меня батя сам на трубе учил, - похвастался младший брат придворного инженера, покручивая в руке тренировочный топор. - Каждый день, без выходных. Мать тогда ругалась, жуть…
- А меня мама сама просит на виоле сыграть, - сообщил сын советника. – И поет иногда. А когда отец кларнет достает, они с сестрой так отплясывают!
- Торин, - племянник гвардейского капитана обернулся к принцу, - а ты на чем играешь?
- На арфе, - рассеянно ответил Торин, прикидывая какой из двух мечей ему взять на тренировку.
За спиной раздался взрыв хохота.
- На арфе?
- Ну, ты даешь…
- Это ж девчоночий инструмент…
- Что ты сказал? – ледяным тоном произнес принц, резко развернувшись.
- Ну, так это… - мальчишка немного опешил, - на арфах-то только девчонки играют.
- Ах, девчонки… - угрожающе прищуренный взгляд окатил дерзкого гнома волной презрения. – Сейчас посмотрим, кто тут девчонка!
Тренировочный меч молнией рассек воздух, сталкиваясь с лезвием поднятого топора. За считанные секунды Торин обезоружил соперника и приставил острие к его груди.
- Кто-нибудь еще хочет высказаться? – принц обвел взглядом приятелей.
- Да нет…
- Мы так просто…
- Ты не подумай…
Вошедший в тренировочный зал наставник дал команду к построению, и мальчишки поспешно разобрали оружие, устремляясь к расставленным мишеням. Торин убрал меч в ножны и, высоко подняв голову, направился в центр зала, игнорируя сдавленные смешки:
- Нет, но арфа…
- Хорошо, что мои родители выбрали виолу…
- Да уж, не хотел бы я быть арфисткой…
Торин старательно делал вид, что ему нет никакого дела до глупой трепотни, но словно засело что-то в сердце отравленной стрелой и, придя вечером в свои комнаты, он впервые прошел мимо своей сладкозвучной любимицы. Окутанная прежде волшебным ореолом, арфа предстала перед ним без прикрас: причудливо изогнутой деревяшкой, покрытой вычурным узором, больше подходящей для будуара эльфийской красавицы, чем для покоев наследного гномьего принца.
Сыну Трайна предстояло овладеть многими науками, и вскоре уроки музыки сменились лекциями по истории и военному делу, к тренировкам добавилось изучение основ кузнечного ремесла, и арфа, задвинутая в дальний угол, молча пылилась под бархатным покрывалом.
В спаррингах с другими учениками принц, бросавшийся в тренировочный бой как в последний, неизменно одерживал верх, и наставник только качал головой, задумчиво поглаживая заплетенную бороду. Сыновья придворных лордов были неплохими бойцами, но Торину они не ровня, а легкие победы дают ложное, а главное, опасное ощущение собственной неуязвимости. Конечно, оставались еще индивидуальные тренировки, но это не меняло главного: принцу нужен был напарник. Поэтому появление в тренировочном зале угловатого подростка с вызывающе торчащим гребнем черных, как смоль, волос мастер воспринял, как милость Махала. В свое время он знавал Фундина, и имел удовольствие обучать его старшего сына, и если мальчишка унаследовал хоть половину способностей отца и брата, то принцу больше никогда не придется скучать на тренировках.
Будучи опытным воином с репутацией отменного стратега, Фундин провел без малого двадцать лет в Железных Холмах в роли полномочного эреборского посла и военного советника короля. Благодаря его действенной помощи Грору удалось создать уникальную систему оборонительных укреплений, надежно защищавших рубежи, и организовать совместно с братом патрулирование территории от Серых Гор до границы эльфийского королевства. В последние годы обстановка в крае становилась все неспокойнее, и Трор призвал старого друга обратно, спеша поделиться своими тревогами и подозрениями. Фундин вернулся в Эребор вместе с женой и двумя сыновьями, младший из которых родился в Железных Холмах и не был знаком с внушительным великолепием Одинокой Горы.
Сыновья эреборских сановников снисходительно рассматривали долговязого мальчишку, отпуская шуточки про «неотесанного деревенщину, который в своей глуши и не видел-то ничего толком» и посмеивались над его прической. Ровно до того момента, когда Двалин, хмыкнув, взял в руки топор. Наставник довольно погладил бороду, глядя, как сын Фундина, играючи, за несколько минут расправился с тремя нападающими, и усмехнулся в усы, заметив невольное уважение, промелькнувшее во взгляде наследного принца, наблюдавшего за схваткой с неподдельным интересом.
За какие-то две недели оценившие друг друга по достоинству и успевшие не раз померяться силами, как в тренировочном зале, так и за его пределами, Торин и Двалин стали практически неразлучны. Принцу не терпелось показать новому другу секретные лестницы и тайные коридоры, в которых можно было спрятаться от вездесущей охраны, а когда дворец был обследован до последнего закоулка, мальчишки пустились в рискованные вылазки на нижние ярусы, забираясь в заброшенные штольни и промытые рекой гроты. Вооружившись кирками, они пытались разыскать в толще породы драгоценные камни, таскали из-под носа у королевских поваров сладости, а из погребов – пиво и эль. Заявлялись вдвоем к Балину, который мог любую, даже самую скучную информацию, вроде истории торговых взаимоотношений между кланами Долгобородов и Широкозадов, или особенностей обработки сплава мифрила с оловом, превратить в увлекательнейшее повествование. На пару присматривали за младшим братом Торина, обучая его хитрым приемам, позволяющим одолеть даже более сильного противника. И именно Двалин оказался единственным, помимо членов семьи, кто в нарушение всех традиций и обычаев увидел новорожденную принцессу Дис. Тайком пробравшись в покои матери, Торин осторожно вытащил из золоченой колыбели крохотный сверток и отвернул угол вышитого кружевного покрывала, с гордостью демонстрируя другу сморщенное личико сестренки. Маленькая принцесса сладко зевнула, хлопая длиннющими ресницами. Торин улыбнулся.
- У нее глаза красивые, - произнес Двалин, поднимая взгляд на друга.
«Как у тебя», чуть было не добавил он, сообразив в последний момент, что принц вряд ли оценит такое сравнение.
Малышка недовольно мяукнула и завозилась в руках брата. Понимая, что в любую секунду может раздаться пронзительный плач, Торин встревожено оглянулся на дверь в спальню матери.
- Ш-шш… - пробормотал Двалин, наклоняясь к младенцу.
Девочка беззвучно разинула розовый ротик, заинтересованно уставившись на торчащие волосы мальчишки.
- Ей твой гребень понравился, - усмехнулся принц.
- Мелким обычно косы нравятся, - возразил Двалин. – Мне брат рассказывал, что я, когда сосунком был, мог так за бороду ухватить, что не вырвешься.
- Ну, косы они у всех, - сказал Торин, аккуратно укладывая малышку обратно в колыбель, - а такого я ни у кого не видал.
- И что? – нахмурился Фундинул, вспоминая, как отзывались о его прическе эреборские мальчишки.
- Ничего, - пожал плечами Торин. – Тебе идет.
***
- Уф-ф! Кажется, оторвались. - Мальчишки ворвались в покои Торина и с размаху повалились на диван.
Улизнув от наставников, они сумели незаметно выбраться из Горы, отправившись на знаменитую ярмарку в Дейле, а пробираясь обратно, чуть не попались страже у главных ворот. Правда, потом им удалось свернуть в потайной проход, скрытый гобеленом, а длинные плащи с капюшонами надежно скрывали их одежду и лица, так что все, что видели гвардейцы – две нечеткие фигуры, промелькнувшие мимо караульной.
- Эль будешь? – поинтересовался Торин.
- А то! – ухмыльнулся Двалин.
Принц выкатил спрятанный за диван бочонок и щедро плеснул в две кружки, которые они моментально опустошили.
- Здорово они за нами побегали. - Торин разлил по второй.
- Думаешь, не узнали? – Фундинул одним глотком ополовинил свою кружку.
- Вряд ли, - отозвался Торин. – Да и доказать ничего не смогут, официально мы в библиотеке составляли конспект о Битве тысячи пещер. Фаин нас прикроет в случае чего.
- И что ты ему за это пообещал?
- Не рассказывать его брату о том, что он подглядывал с балкона в женской половине купален.
- Так он же с нами там был!
- А ты думал, я его просто так позвал?
Двалин расхохотался, залпом допивая остатки эля. Светлые струйки потекли по щекам, покрытым короткой щетиной, скатываясь за ворот. Он со стуком поставил кружку на стол и утер подбородок. Взгляд его неожиданно зацепился за брошенный в углу колчан со стрелами.
- Ты из лука стреляешь?
- Немного. Ты же знаешь нашего наставника: «В бою никакие навыки лишними не бывают», - принц очень похоже передразнил тягучую манеру речи мастера, преподававшего юным гномам военную науку.
- Нас тоже в Железных Холмах тренировали, но все равно не то, - кивнул Двалин. – Я ж не эльф какой – по лесам с луком бегать.
Торин фыркнул, представив сына Фундина в эльфийском одеянии и почему-то с эльфийским же длинным луком.
- Да уж, проще топоры метать.
Проследив за его взглядом, Двалин заметил пару небольших металлических топориков, висящих над камином. Подойдя ближе, он провел пальцем по симметричной гравировке на рукоятях.
- Добрая работа!
- Отец сам ковал, - в голосе принца прозвучала гордость за мастерство Трайна. – И меч тоже.
Двалин с интересом осмотрелся. Покои Торина, где он оказался впервые за все время их знакомства, многое могли рассказать об их хозяине. По стенам было развешано разнообразное оружие, богато украшенное драгоценными камнями. Напротив камина стояло несколько высоченных, до самого потолка, шкафов с книгами и свитками. Внушительная стопка фолиантов красовалась на отделанном ониксом столе рядом с чернильным прибором и грудой беспорядочно рассыпанных листов пергамента, придавленных небольшим кинжалом. Под столом, на стульях, креслах, диване и на полу, невзирая на усилия слуг, валялись различные предметы одежды и детали экипировки, инструменты, металлические заготовки, поломанные перья и недогоревшие свечи. А Балин еще ругал его за бардак в комнатах!
Неожиданно его внимание привлек внушительный предмет в углу, задрапированный покрывалом.
- Что это? – Двалин подошел ближе и протянул руку, стягивая тяжелую пыльную ткань.
Пожалуй, никогда прежде ему не доводилось видеть такой красивый инструмент! Ажурная резьба украшала колонну, а тонкий узор инкрустации струился вдоль всего корпуса, оплетая его словно ветви диковинного растения. Двалин осторожно коснулся рукой гладкого дерева.
- Твоя?
- Нет, Дурина Бессмертного, - огрызнулся Торин, приготовившись услышать насмешливый комментарий.
- Сыграешь?
- Что? – растерянно переспросил принц.
- Ну, ты же играешь? – Двалин обернулся.
Он, что, правда хочет... Не может быть!
Торин подошел ближе, недоверчиво глядя на друга, но спокойный, прямой взгляд Двалина выражал лишь искренний интерес и… восхищение?
Принц выдвинул арфу в центр комнаты и подцепил ногой стул, подтаскивая его поближе. Усевшись поудобнее, он тронул на поверку несколько струн. Сделанный лучшими гномьими мастерами инструмент без труда держал настройку несколько лет, даже если им переставали пользоваться. Торин пробежался по блестящим серебряным жилам, и арфа отозвалась тихим перезвоном, словно почувствовав своего хозяина. Прикрыв глаза, принц сосредоточился на таком знакомом ощущении туго натянутого металла под пальцами, на чистом, трепетном, обволакивающем звуке…
Как и все гномы, Двалин любил музыку. У Грора были искусные музыканты, и по праздникам придворные вместе с семьями с удовольствием слушали лирические баллады и отплясывали под разудалые аккорды флейт и барабанов. Двалин и сам с детства играл на маленькой звонкой скрипке и на внушительной виоле, а один старый музыкант даже научил его, как обращаться с диковинным инструментом, напоминающим надутый бурдюк с множеством торчащих ног. Но никогда еще он не встречал ничего подобного. Невесомая, струящаяся мелодия, отражаясь от каменных стен, наполняла комнату хрустальным перезвоном. Юный гном закрыл глаза, и ему казалось, что совсем рядом раздается журчание лесного ручья, несущего свои прозрачные воды под сенью сомкнутых ветвей от подножия гор к зеленой равнине. Он слышал звонкую перекличку птиц в просыпающемся ельнике, когда первые робкие лучи окрашивают верхушки огромных деревьев, вызолачивая темную хвою, ощущал тихое дуновение ветра, ласкающего лицо на наблюдательной площадке самой высокой башни Эребора. Удивительным образом чарующая песня казалась одновременно невыносимо печальной, напоминая о чем-то давно позабытом, и ослепительно радостной, зовущей в неизведанные дали, и дарящей непременную, словно новый рассвет, надежду. Каждый звук словно проникал в самое сердце, заставляя его мучительно вибрировать, отзываясь на магию струн.
Открыв на мгновение глаза, Двалин замер. Музыка была завораживающе прекрасна, но еще прекраснее был музыкант. Слегка склонив голову набок, бережно обнимая арфу, принц весь отдавался игре. Ловкие мальчишеские пальцы плавными отточенными движениями прихватывали тончайшие струны, блестящие волосы с вплетенными в косы бусинами темной волной опускались на плечи, на губах играла легкая безмятежная улыбка.
Последний раз коснувшись натянутых серебристых жил, Торин опустил руки. Дрожащие струны медленно замерли. Финальный аккорд растворился в наступившей тишине, и будто приходя в себя после долгого сна, принц открыл глаза.
Двалин хотел сказать, как ему понравилась песня, выразить весь свой восторг, но какая-то сила, казалось, сдавила грудь, и ему не удавалось сделать ни единого вдоха. Торин поднялся со стула, глядя на друга и ожидая его реакции.
- Это было… - стоило Фундинулу открыть рот, как он понял, что не может подобрать слов. Все они казались глупыми, неуклюжими, жалкими по сравнению с той мелодией, которую он только что услышал.
Принц сделал несколько шагов, не отрывая взгляда от его лица, и Двалин предпринял еще одну попытку.
- Это было так… - он почувствовал, что щеки и шею заливает предательской краской.
Блестящие, невероятно яркие глаза оказались совсем близко, и Двалин беспомощно вздохнул, погружаясь с головой в сияющую синеву.
- Так…
Он потянулся вперед и, не думая о том, что делает, прижался к сухим губам. Прикосновение заставило его вздрогнуть, и он отпрянул, испуганно уставясь на друга. Черные пушистые ресницы на миг сомкнулись, тут же удивленно распахнувшись, а потом на лице принца появилась радостная, озорная улыбка.
- Правда?
Сердце Двалина бешено забилось, ладони моментально стали влажными, а одежда невыносимо тесной, но сквозь пелену шумящей в ушах крови он все еще слышал волшебную музыку, поднимающую его над землей на невидимых крыльях. Вместо ответа он придвинулся ближе, и второй их поцелуй уже никто не мог бы назвать ни случайным, ни целомудренным.
***
Их беззаботная юность закончилась в тот самый день, когда Одинокую Гору накрыло черной тенью гигантских крыльев. Волшебная арфа исчезла, вспыхнув в драконьем пламени. Так же, как мать Торина.
Лишенные дома, потерявшие родных и близких, оглушенные утратой, уцелевшие гномы молчаливо брели по выжженной бесплодной земле в течение многих дней в поисках пристанища. Рассудок старого короля помутился от горя, и кронпринцу при поддержке верных советников пришлось взять на себя обязанности предводителя изгнанного народа.
Долгие месяцы скитаний, тяжелый, изнурительный труд в людских селениях в попытке заработать на кров и еду, жалкое рубище вместо королевских одежд, и тяжелый ручной молот, раз за разом обрушивающийся на стальную заготовку с клокочущей яростью, приберегаемой для ненавистного врага. Суровые испытания закалили характер гномьего принца, подобно несокрушимому клинку. Но даже они не смогли подготовить его к ужасающим последствиям Битвы при вратах Мории. Двалин до сих пор помнит тот опустошенный взгляд, которым молодой – слишком молодой! – король, потерявший в кровопролитном бою деда, отца и брата, окидывал поле, усеянное телами их сородичей.
Все эти годы, проведенные вдали от Эребора, он был рядом, зная, что не в его силах облегчить тягостную ношу королевского венца, но неизменно подставляя плечо, чтобы разделить разрывающую сердце боль утрат и свинцовую горечь отчаяния.
Лишения, голод и нищета не располагали к увеселениям. Лишь изредка унылую рутину походного лагеря или убогой деревушки нарушал одинокий голос флейты, вырезанной на досуге кем-нибудь из гномов, чтобы порадовать свою любимую, матери тихонько напевали своим детям колыбельные, заговаривая их от кошмаров, да собиравшиеся вместе воины поминали и оплакивали в песне своих павших товарищей.
Много лет прошло, пока в основанном в Синих горах поселении с рождением новых семей и появлением на свет детей возродилась надежда. Зазвучала в просторных залах торжественная, ликующая музыка, лились застольные песни, а тяжелые сапоги стучали о гладкий камень, отбивая ритм разудалого танца. Впрочем, сам король участие в этом веселье почти не принимал. Не задерживался на празднествах по завершении официальных церемоний, не отводил душу в безудержном гулянии. Редко когда звучал в отстроенных чертогах его глубокий красивый голос, изливая в печальной балладе затаенную боль. Когда сестра, с улыбкой глядя на терзающих скрипку сыновей, предложила ему заказать у мастеров новый инструмент, он и вовсе отмахнулся: не до ерунды, мол.
Двалин тогда не стал спорить. Он не считал это ерундой. Но ему хватало воспоминаний. Та давняя, услышанная много лет назад мелодия, по-прежнему звучала у него в голове. Казалось, будто растворившись в воздухе, она сопровождала его повсюду, куда бы он не отправился. Он слышал чудные звуки арфы в звонкой весенней капели, в цоканье копыт неутомимого пони, везущего его из одного селения в другое, в шелесте высохшей травы под ногами, в гулком шуме обрушивающегося со скалы водопада, в резких ударах молота в кузне и в лязге сталкивающихся клинков… Магия серебряных струн, околдовав однажды, уже не отпускала его.
Лишь однажды нежные переливы арфы сменились грохочущим барабанным боем, которым отдавался в ушах топот тысяч ног, когда шевелящаяся темная масса заполняла долину у подножья Одинокой Горы. А потом… потом остались лишь лязг металла, хруст костей, вопли раненых и стоны умирающих. И тишина. Абсолютная, закладывающая уши тишина, в которой не слышны были ни мягкий, сочувствующий голос Балина, ни проклятия, исторгаемые Глоином, ни взволнованные, полные непролитых слез возгласы юных принцев - три долгих дня, пока король лежал без сознания, а душа его, заблудившись в неведомой дали, не торопилась вернуться в тело.
И оглушительнее трубящего рога отозвался шепот, сорвавшийся с еле шевелящихся губ, а в голове заиграл разом целый оркестр, и все остальное было уже неважно…
***
- Дорогой друг! - поднявшийся с очередным тостом Бофур прижимает руку к груди, - Я хочу еще раз поблагодарить судьбу, что свела нас всех вместе! Я счастлив, что мы бились спина к спине… Никогда не забуду, как мы в пещерах этих тварей крошили! А как от эльфов драпали, а? А пауков рубили?! Эх!..
Гном встряхивает головой, и длинные косицы цвета перца с солью мотаются туда-сюда. Сидящий рядом Нори с хитрющей улыбкой вынимает из руки отвлекшегося морийца кружку с элем и всовывает вместо нее поданный младшим братом огромный рог, доверху наполненный крепчайшей медовухой.
- За лучшего воина Средиземья, за Двалина, сына Фундина! – провозглашает Бофур и подносит ко рту подмененный напиток, одним махом приканчивая содержимое.
- За Двалина!
- За сына Фундина!
Под громкие одобрительные возгласы гномы залпом опрокидывают кружки, оглушительно стукнув ими по столу, и принимаются хохотать над озадаченным морийцем, который уставился на невесть как оказавшийся в его руке рог. Братья Ри за его спиной, перемигнувшись, ударяют по рукам.
Оставившие своих половинок на Дис, принцы принимаются по новой разливать эль. Кили наполняет кружки из бочонка, а Фили метко запускает их по столу к гостям. Силы у наследника хватает, а вот прицеливаться единственным видящим глазом сложновато даже на трезвую голову, так что игра «Поймай кружку, пока она не прилетела тебе по зубам» становится все увлекательней. Каждая отловленная посудина встречается радостными криками, а опрокинутый на стол и одежду эль – не менее радостным хохотом.
Двалин неуловимым движением останавливает отправленную ему кружку у самого края стола и кивком просит у Фили еще одну.
- Скоро своих сыновей женить пора, а они все резвятся, как дети малые, - фыркает Торин.
Двалин только усмехается в усы. Когда надо, принцам и ума хватает, и выдержки. Королю это известно не хуже него. Ну а праздник есть праздник.
Один за другим звучат поздравления и заздравные речи, выпивка в буквальном смысле льется рекой, гномы и гномки – друзья и родичи Двалина и их родные - веселятся во всю. Глядя поверх кружки на разошедшегося Ори, читающего стихи собственного сочинения, Фундинул думает, что брату вечеринка бы определенно понравилась.
Балин… Вот уже четыре года, как его нет рядом. Четыре года. Каждый день. Братишка…
Взявший на себя налаживание контактов и улаживание конфликтов с соседями (а конфликтов поначалу хватало), старший Фундинул месяцами пропадал то в Железных Холмах, то в Лихолесском дворце. Привлекающий странствующих купцов отстроенный Эсгарот и возрождающийся в прежнем блеске Дейл с его шумными ярмарками, постоянно прибывающие караваны из Синих Гор и послы из всех шести кланов – заботы почти не оставляли братьям времени на разговоры. Только в последние годы стало поспокойнее, когда Фили с Кили всерьез стали вникать в государственные дела, и у старого гнома появилась возможность заняться тем, что он так долго откладывал: изучением древних летописей и чудом уцелевших за годы драконьего разорения манускриптов. Балин частенько говаривал с лукавой улыбкой, что ему, видно, суждено окончить свои дни у потрескивающего камина, в окружении любимых книг и с кружкой доброго старого вина под рукой… Кто мог знать, что орки нападут на возвращавшуюся от Дайна скромную делегацию? Десяток гномов против полусотни орков. Десяток, уложивший добрую треть нападавших. Двалин, слишком поздно получивший донесение от разведчиков, и не оставивший со своим отрядом не то что ни одного живого орка – ни одного целого трупа, только и мог, сжимая холодеющую руку, что пробормотать срывающимся голосом, что Балину не придется долго скучать. А тот улыбнулся, совсем, как улыбался в детстве в ответ на сказанную братом откровенную глупость, и произнес строго, чтоб не смел торопиться…
Вот только торопись, не торопись, мало кому из гномов удавалось прожить больше двухсот пятидесяти пяти. Не сказать, чтобы Двалина это печалило. Он прожил долгую, насыщенную событиями жизнь. И оглянувшись назад, не стал бы менять в ней ни мгновения. Он любил и был любимым, пользовался почетом и уважением, а рядом с ним по-прежнему были его друзья и родичи. Но все-таки иногда он ловил себя на мысли, что ему чего-то не хватает. Может, наконец, пришло время это изменить?..
Бофур достает из-за пазухи неизменную флейту, кузен тут же следует его примеру, и вскоре комнаты наполняет озорная мелодия. Внучатые племянники Торина берутся за скрипки, кто-то из молодых гномов садится за барабан, остальные принимаются сдвигать столы, и мало-помалу центр зала заполняют танцующие. В суматохе к столу, за которым расположилась королевская семья и сам именинник, чинно прошествовали две нарядные гномки. Не обращая внимания на обернувшихся к ним принцев, белокурая красавица обворожительно улыбается Двалину, а рыжеволосая приседает перед королем в изящном реверансе. Торин оглаживает заплетенную в косу бороду и протягивает невестке руку, сопровождая ее в круг танцующих, в то время как Фундинул, ухмыльнувшись, уже подхватил светловолосую гномку за талию, и закружил, без труда оторвав ее от земли.
- А вот будете знать, как оставлять жен без присмотра, - услышав насмешливый упрек, Фили и Кили закрывают рты и оборачиваются к матери. В темно-синем бархатном платье, отделанном бриллиантами и серебряной вышивкой, с высокой, тщательно уложенной прической, гномка выглядит величественно прекрасной.
- Мама! Позволь тебя пригласить! – принцы синхронно подхватывают Дис под руки, вливаясь в веселящийся хоровод…
***
- Не рановато мы ушли? - шаги короля и его советника гулко отдаются в просторном коридоре. Торин небрежно скользит взглядом по вытянувшимся по струнке стражникам, охраняющим вход во внутреннюю часть дворца. - Может, стоило остаться?
- Молодежь теперь до утра не уймется, - ворчливо замечает Двалин. – А я уже слишком стар для подобных гулянок.
Король тихо фыркает. Уж кто бы жаловался на возраст! Несмотря на старческое брюзжание, Фундинул мог запросто заткнуть за пояс любого из молодых гномов, причем не только по части обращения с оружием…
Гномы минуют поворот, ведущий к королевским покоям.
- Подожди, - Торин внезапно останавливается, нахмурившись, и Двалин подхватывает покачнувшегося друга под руку. – А как же твой подарок? Ты же хотел, чтобы я выполнил твое желание…
- В спальне, - Фундинул ухмыляется, наслаждаясь легким румянцем, залившим щеки короля.
Пробормотав что-то о том, что некоторые вещи не меняются веками, Торин качает головой и идет вперед. Отстав на шаг, Двалин направляется следом. Выработавшаяся давным-давно привычка: всегда быть рядом, чуть позади, оценивая ситуацию с точки зрения возможной опасности, оберегая от нападения, в постоянной готовности выполнить любой приказ. Ну и любуясь – куда ж без этого. Годы были милосердны к Королю-под-Горой, и посетители, впервые лицезревшие гномьего правителя, входящего в тронный зал, неизменно замирали от восхищения при виде могучей, но не грузной фигуры, величественно поднятой головы, увенчанной мифриловым венцом, спадающей на плечи густой серебристой гривы с черными прожилками, мягко искрящейся в свете множества ламп. Груз ежедневных забот оставил свой след в виде глубоких морщин, прорезавших высокий лоб, и теней, залегших под глазами, но по-прежнему ясный аквамариновый взгляд оставался все таким же проницательным, сильный голос – глубоким и звучным, а рука – крепкой и твердой.
Закрыв дверь, Двалин кладет на стол оружие и принимается ворошить угли в очаге. Торин избавляется от тяжелой парадной мантии и зажигает несколько свечей в массивном серебряном канделябре.
- Так в чем состоит твое желание? - он с любопытством обводит взглядом комнату, словно ожидая увидеть подсказку. – Что это…
Торин подходит к стоящему под световодом внушительному предмету, задрапированному бархатной тканью, под которой угадываются смутно знакомые очертания. Медленно подняв руку, он сдергивает покрывало.
- Двалин… - нахмурившись, король поворачивается к молчащему другу. Глаза старого воина странно блестят в неярком свете канделябра.
Арфа чем-то похожа на ту, что была у Торина в юности: то же богатство отделки и благородная строгость резьбы. Король поглаживает гладкий деревянный бок. Судя по клейму, она изготовлена той же самой семьей мастеров-гномов, что и ее предшественница. Сколько же лет прошло?.. Неужели, Двалин хочет, чтобы… Нет, это невозможно!
- Двалин, я не могу… - Торин встряхивает головой.
- Торин, мне двести пятьдесят. Я не знаю, сколько мне осталось, – спокойно произносит седовласый гном. Он поднимает руку, пресекая возражения открывшего было рот короля. – И клянусь, я уйду в Чертоги счастливым. Но перед этим…
Двалин подходит к Торину и, взяв в ладони его руку, прижимает ее к своей щеке.
- … можешь считать меня старым сентиментальным идиотом, но я хочу еще раз услышать, как ты играешь, – чуть повернув голову, он, улыбаясь, касается губами шершавой кожи.
Вздохнув, король на миг прикрывает глаза. Выпустив его ладонь, Двалин отступает вглубь комнаты. Пододвинув поближе стул, Торин глядит на изящный, сверкающий перламутровым узором инструмент, с сомнением переводя взгляд на собственные руки, украшенные многочисленными перстнями. Давно утратившие мальчишескую гибкость пальцы, грубая, затвердевшая от многолетней работы с металлом и камнем кожа, жесткие мозоли от меча и топора… Да не это даже главное - он не делал этого две с лишним сотни лет! Но разве может король нарушить данное обещание?..
Торин садится и, сделав глубокий вздох, касается переливающихся струн. Завибрировав, металлические серебристые жилы издают первый робкий звук, плавным перезвоном прокатывающийся по просторным покоям, всколыхнув в памяти необозримо далекое время… Двигаясь сами по себе, пальцы осторожно перебирают струны, словно пытаясь соткать из трепещущих нитей зачарованную мелодию.
Счастливое, не омраченное тревогами детство: лучистые глаза матери, басовитый голос отца, гордая улыбка деда… Легший в руку меч, гулкие своды тренировочного зала и ярко освещенные тоннели подземного города… Первые совместные проделки с братом, смех сестренки… Друг - единственный, с кем можно поделиться чем угодно, от кого ничего не нужно скрывать…
Арфа стонет, отзываясь на вспыхивающие одно за другим воспоминания: пожарища и рушащиеся стены… взметающаяся столбом дорожная пыль, залепляющая глаза… пробирающий до костей ночной холод и опаляющий бороду жар расплавленного металла… призрачные силуэты и искаженные звуки в туманных долинах Мглистых гор, взметающееся до небес пламя огромного костра…
Пальцы безжалостно прищипывают жалобно вздрагивающие струны. Пронзительная, тоскующая мелодия отражается от стен и потолка, обрушиваясь захлестывающей волной…
Двалин неподвижно замирает в кресле, впившись пальцами в подлокотники. Торин медленно поднимает голову, уставясь невидящим взглядом на трепещущий огонек свечи. И касается струн уже по-другому: мягче, осторожнее, словно извиняясь за грубое обращение. Вновь меняется рисунок, и теперь Двалину кажется, что он слышит отзвуки той давней песни, волшебной баллады, от которой так замирало его сердце два с лишним столетия назад. При желании в ней можно различить и хрустальный плеск падающих капель, и птичьи голоса, и мелодичный звон кующегося металла, но сама мелодия другая – богаче, глубже, сильнее, словно стремительный, говорливый горный ручеек вырвался в долину и разлился во всю ширь, превратившись в могучую полноводную реку. Слышатся в музыке и печаль, и неутихшая боль, но, перекрывая их, звучат светлые, искрящиеся ноты - так широкие лучи полуденного солнца ласкают продрогшую в тени землю.
Торин поворачивает голову и натыкается на пронзительный взгляд цвета расплавленного серебра. Годы избороздили лицо Фундинула морщинами и прибавили шрамов, но из-под кустистых побелевших бровей на него смотрят все такие же молодые глаза, сияющие теплотой и восхищением.
Мелодия тихо струится сквозь пальцы, и арфа довольно мурлычет, наслаждаясь вместе с ними уютным вечером у потрескивающего камина.
Последние ноты плавно затихают в прозрачной тишине. Двалин встает и делает несколько шагов, не сводя глаз с короля. Лукаво улыбаясь, Торин поднимается ему навстречу.
- Ну и как это было?
И Двалин знает правильный ответ.